реснички, в меру пухленькие губки. Пропорционально сформированная фигура пробуждала интерес. Говорили мало. Она шутливым тоном задавала банальные вопросы – я односложно отвечал. У нее был раздражающий писклявый голос.
Я думал о том, зачем она здесь. Я знал, что если спрошу, почему она ступила на столь нехороший путь, то услышу полувыдуманную историю (у каждой проститутки есть своя история для таких случаев). Историю о том, как ей, бедняжке, тяжело живется с пьющими родителями, о том, как над ней кто-то надругался, или, не дай Бог, о ребенке, которого (по понятным причинам) нужно кормить. Таких историй неисчислимое множество, но в своей сути они все одинаковы, пропитаны слезами горечи и сожаления.
Тошнит от ремарковской романтизации шлюх. Помню еще со школьной скамьи, дискутируя по поводу не безызвестной Сонечки Мармеладовой, я всегда говорил, что она – блядь, невзирая на все сантименты великого русского писателя. Просто это не так уж страшно, чуть-чуть обидно, чуть-чуть неприятно, а потом уже совсем хорошо. Какая трагедия! Несчастная судьба дочурки-жертвенницы, которой легче раздвинуть ноги и получить удовольствие (или неудовольствие), нежели долгими вечерами корячиться, моя оплеванные подъезды. Там, где есть работа проститутки, всегда найдется и другая работа, надо только хотеть ее найти.
…Медленно продвигаясь теплой, немного вспотевшей рукой по нежной в мелких пупырышках коже… с внутренней стороны бедра… от колена… Все выше и выше, пока не уперся в конец ее влажного начала.
Маленькие округлые груди вздрагивали при каждом прикосновении, так вздрагивает кошка, когда ее спящую потревожишь. Она была скована и стеснительна, выдавало лишь тихое прерывистое дыхание, дыхание молодой женщины. Красные губы вытягивались, и выворачиваясь складывались в букву «О». Несколько раз мне почудилось, будто за ее тихими стонами скрывается плач.
Я позволил ей принять у себя душ. Без краски она оказалась красивей. Захотелось оставить ее у себя, но ей уже было пора.
Разболелась голова. Выветрился алкоголь. Выпил еще. Вспомнил о Вере. Пытался писать стихи – не вышло, слишком пьян. Напивался все больше и больше. Выпил все, что было. Вышел на улицу. Дождь смешался с мокрым снегом. Ботинки утопали в земляной жиже. Хотелось встретить эту девушку и все-таки позвать к себе. Но ее уже нигде не было видно: наверное, купил кто-то еще.
Я приобрел две бутылки мерзко-приторного вина и вернулся к себе в конуру. Курил. Пил. В голове образовалась невкусная масса из мозгов и дерьма.
Обрывки фраз, фотографии глаз, чья-то смерть. Так хочется, чтобы сейчас в дверь постучала Вера. Никто не стучал. Не допив вино, я упал на свой мертвый диван и уснул недолгим алкогольным сном.
Благородство
Вечер. Дождь. Грязь. Низкое небо. Деревья обнажены. Чертово межсезонье. Кривобокие гнойно-желтые и кроваво-красные «хрущевки» равнодушно наблюдают за нашим провинциальным бытием. Русские парни в кепках и спортивных
