еды. Я сижу на полу, упершись спиной в обклеенную светлыми ненавязчивыми обоями стену. Рядом со мной бутылка холодного пива, пачка легких сигарет (чтобы курить чаще), черная зажигалка и соленые фисташки. Из соседней комнаты доносится унылая музыка с претензией на талантливое исполнение. Ее звук еще более усугубляет мое состояние. Пиво, по мере употребления, размягчает конечности и направляет мыслительный процесс в сужающийся коридор, заполненный мраком собственной биографии и ведущий к ее неизбежному концу.
Мои веки бессознательно смыкаются и размыкаются, позволяя глазам видеть привычную картину кухни, легкие вдыхают и выдыхают воздух, разбавленный табачным дымом, позволяя жить. На своем шаре земли я сижу на теплом полу, изолированный от остальных, подобных мне, кирпичами и бетоном стен. Думаю о ней и себе. Вдруг я представил себя висящим на серой веревке в дверном проеме.
Я поднялся с пола и, открыв холодильник, достал очередную бутылку холодного пива. Прикурил сигарету: «Я завидую тем, кто обманул себя какой бы то ни было верой».
– Послушай, – теперь мой голос вырвался наружу, – давай проживем отпущенный нам срок вместе? Пока кто-нибудь из нас не уйдет первым. Хотя бы по мере возможности, данной нам социумом, хотя бы по мере возможности, данной нам лживостью и порочностью. Мы ведь не можем отбросить все и наслаждаться друг другом. Это невозможно. Тогда мы уже станем не мы, не мужчина и женщина, живущие в одной из кирпичных коробок многочисленных домов, порождающих города. Я никогда не буду говорить тебе о том, что знаю о нереальности истины, происходящей с нами. Я буду жить так, словно верю в то, что есть у нас. Буду играть в жизнь. Играть с тобой. И, быть может, нам повезет – и мы увидим нашу игру в старость.
Я сглотнул солоноватую от фисташек слюну и ощутил, как на мое лицо заползла нетрезвая гримаса. Гримаса злобы, боли, тошноты и неверия, такое беспомощное и бессмысленное лицо, которое мы так часто видим в бесконечном сплетении вечерних улиц, в удушливой притягательности ночных кабаков, в лампочном тепле многолико-одноликих квартир, в тесных объятьях бетонных подъездов. Лицо искаженной алкоголем нации. Слова продолжали вываливаться из моего искривленного рта красными ошметками внутренней жизни, на пол – в никуда:
– Кому я говорю все это, тебя нет рядом, а если б была, то я не сказал бы ни одного гнилого слова. Я уже пьян. Завтра встану и пойду жить, разговаривать, беспокоиться, улыбаться, молчать.
Я поднялся и шаткой поступью пошел к своему неотпетому дивану. Там, погасив свет и заглушив музыку, улегся, довольный тем, что не могу больше думать.
Вера
Вера – как топор гильотины, так же тяжела, так же легка.
Франц Кафка
– Я жить без тебя не могу. Прости меня, пожалуйста, за все. Я хочу быть с тобой, возьми меня обратно к себе, прошу!
– Что вдруг?! Прозрение что ли у тебя наступило?
– Не издевайся. Я ведь серьезно. Володя, я люблю
