за барной стойкой. В нем что-то щелкнуло.
– Это Крячко! Он не блефует, он играет только с лучшей рукой.
– Так против тебя из дальней позиции это и есть лучшая рука.
– Он докупил стрит, он не должен был так играть, не должен.
– Макс, – Женя подсела к нему и взяла за руку. Он выдернул их со словами:
– Да у тебя ледяные руки.
– Слушай, ты облажался, с каждым могло случиться.
Макс резко встал:
– Он не мог так ставить, не мог, здесь что-то другое, и он не блефует. Он знал, что выиграет, здесь что-то другое, он мухлевал. – Выкрикнул он. – Да! Мухлевал.
– Ты раскидываешься картами, ставишь на всякой шелухе. Это лучшая рука для игры против тебя. Любой сделал бы также.
– Нет, – сказал Макс уже спокойнее, – нет.
– Ладно, надо валить отсюда.
– Нет, – Макс снова сел на бордюр.
– Надо ехать, – повторила Марина. – Бери ключи, – сказала она Жене, – ты поведешь.
– Ты издеваешься? Я выпила три коктейля как минимум.
– Ты предлагаешь, вызвать такси и оставить его машину здесь? А я водить не умею.
Женя вырвала ключи из ее рук:
– Ладно. Надеюсь, мы доедем живыми.
– Конечно. Больше переживай о том, как бы не остановили менты и прав не лишили.
Они взяли Макса с двух сторон под руки, тот резко оттолкнул их, и сам сел на заднее сидение.
Долгая дорога сквозь пустой ночной город и тишина в машине. Все молчали: Женя боялась оторваться от дороги и потерять внимание, Марина от возмущения, а Макс так и не пришел в себя. Когда Женя, наконец, неумело припарковала машину, Макс резко сорвался с места, и громко хлопнув дверью, вышел из машины.
Была суббота и в квартире толпились десятки людей. Макс сел за пианино и заиграл Бурю. Сначала чуть слышно, затем все сильнее и сильнее, посторонняя музыка стихла, затем прекратились разговоры. Остался лишь звук, рождаемый клавишами и движение его длинных рук. Он играл Бетховена.
Глава 4.
Было чуть позже полудня, солнце ярко и не по-весеннему высоко светило. Проведя на улице минут двадцать, уже мало что можно было разглядеть – лишь вспышки света и длинные мраморные колонные здания, растворяющиеся в тяжелой нависающей крыше. Макс неспешно поднимался по мраморной лестнице, устланной красным ковром, и все думал о том, почему карточный долг – это дело чести? Жизнь и есть игра, а любой долг – это дело чести. Ведь, если нет у тебя чести, то кто ты такой? На втором этаже он повернул направо и оказался в пустынном коридоре. Но, что тогда есть честь?
– Добрый день. – Его мысли прервала секретарша в приемной. С виду девочка, не старше восемнадцати лет. Но потом она надменно улыбнулась и сказала, что господин Крячко занят. Взгляд ее был с хитрецой и тянул по меньшей мере лет на тридцать.
– И чем же? – спросил Макс. Он представил, как должно быть, лет пятьдесят назад здесь кипела работа красной канцелярской
