огреть им посмевшего осквернить его речи грешника.
– Простите нижайше, святой Унцио, дракус видать попутал ляпнуть…
– Ты прав, без его участия тут не обошлось,– постепенно успокаиваясь, произнёс монах, продолжая неспешно излагать свои соображения.– Так, вот представь, что внутрь тебя изливается сия насыщенная благословением влага, и ты пьёшь её, впитывая каждой частичкой своего тела этот божественней нектар. Ты преисполняешься истинной, словно, он за озирался по сторонам, точно ища поддержки от кого-то невидимого. Его взгляд упал на бочки в телеге, – словно дубовый бочонок с мёдом.
– Первой качки, должно быть? Майским не иначе?– уже профессиональную заинтересованность проявил пасечник и бортник в одном лице.
– На вроде того.– Не стал отрицать Унцио, совершенно не понимая, о чем толкует Рино, но интуитивно чувствуя, что о чем-то хорошем и стоящем.
– Первый мёд самый лучший, уж я в этом знаю толк.– Со знанием дела протянул бортник. И тут же заслужил.
– Дурень ты! Причём тут мёд, я тебе же ме-та-рво–зоо-фически поясняю,– выговорил с трудом монах сложное и до конца ему самому не ясное слово. Но заезжавший, как-то с пастырским визитом в их монастырь епископ Бухляндский частенько вставлял это словечко в диалогах с Обливакусом и Унцио взял на вооружение столь значимое слово.
– А, енто другое дело. Как же, мерзатически, понятное дело, знамо, эт полезная штука…
Пошёл сразу на попятную Рино не рискуя более донимать своими неразумными вопросами «мессителя», как он, про себя называл Унцио.
Путники замолчали, думая каждый о своем. Странствующий ныне монах припомнил ломящиеся от всевозможных яств столы, накрытые в честь епископа, а Рино улики с любовью расставленные на цветущем лугу.
Дорога взяла под уклон, и мерин прибавил прыти, будто вспомнив молодые годы. Вот только, хватило её ровно на полверсты, аккурат, перед узеньким выгнутым на подобии арки мостиком, венчающим серебристую речку он замер недовольно фыркая.
– Это Паси?– проявляя географическую осведомленность, поинтересовался Унцио.
– Как есть она родимая. Бежит, аж до самых варварских краёв, будь не к вечеру помянуты дракусовы дети.– Рино осенил себя святым знаком и на всякий случай незаметно плюнул через плечо. Затем, кряхтя слез с телеги, и вперевалочку подошёл к мерину. – Не люблю я этих мест,– тихо произнёс он, беря под уздцы уставшую за долгий дневной переход скотину и подталкивая ее к мосту.
– Это от чего же?– поинтересовался странствующий монах, который вообще не любил все места, где не было что выпить и плотно набить желудок.
– Да, напасти тут частенько приключаются всякие. Разбойничьи шайки облюбовали эти края. Не дают спокойного жития людям.
– А куда же гвардия его величества смотрит. Почему не учиняют погромы извергам?– Унцио подозрительно заозирался по сторонам выискивая затаившихся лиходеев.
– Да, какая там гвардия, дракусова
