привык так распространяться. Если мама ему давала грудь 24 часа в сутки, пытаясь всегда потакать его желаниям и избегая слова «нет» даже в моменты собственного недовольства и раздражения, то человек действительно возмущен: почему сейчас ему чего-то не дают? Это возмущение искренне и простодушно: «Как это понимать? Что значит „ты не даешь“? Как такое возможно?»
В момент решительного отказа между ребенком и миром внезапно появляются границы: мир вдруг определенно, без манипуляций, а просто в силу своего присутствия создает стену. Он как бы говорит ребенку: «Нет – значит, нет», грудь действительно не дадут, дверь и вправду будет закрыта. Если сказано: «Нет, ты не получишь это печенье», – значит, ты его не получишь.
Но если ситуация размыта и, мало того, требующий почти наверняка получит то, чего требует, то как ребенку понять, где граница? Как ему знать, что можно, а что нельзя? Что допустимо, а что нет?
Он плывет в этих вопросах, и ему странно, что кто-то не то что отказал ему, а даже просто отвел глаза вместо положительного ответа. Ему странно видеть просто молчащего – это раздражает, уже это воспринимается как столкновение.
Рассматривая подобную ситуацию целостно, замечаешь, что гнев не принадлежит исключительно одному человеку; гнев, как и другие эмоции, – это свойство контакта. Эта раздраженность присутствует с обеих сторон, между двумя, и еще неизвестно, кто из них больше раздражен. Скорее, именно молчащий раздраженнее, в смысле сильнее потерт, измучен, подвинут, сжат, и эта пружина уже начинает распрямляться.
Такой импульс к распрямлению, расширению – как искра: она может ускорить процесс взаимодействия, перевести его из первой фазы – ориентации, когда мы устанавливаем друг с другом связь, когда мы разбираемся в том, что важно сейчас в отношениях, в чем мы нуждаемся и что хотим дать другому, в следующую фазу – фазу действия, где нам приходится контактировать наугад, действовать не сориентировавшись. В этой ситуации, когда совсем не хватает времени для соприкосновения и взаимоузнавания, конфликт происходит очень быстро. Мы еще не успели связаться, а вынуждены уже оттолкнуться друг от друга – в этом обоюдная сложность. Еще сложнее в ситуации терапии: если мы не дадим себе времени распознать, о чем идет речь, не сможем увидеть ситуацию целостно, отойти немножко и увидеть, что человек не ориентируется в происходящем, то мы будем очень быстро спровоцированы. Это не обязывает нас во что бы то ни стало уйти от конфронтации – наоборот, скорее подготавливает к ней. Но она ни в коем случае – особенно в терапии – не должна быть слишком реактивной, резкой, возмущенной: «Отчего ты так себя ведешь? Так себя не проявляют!»
Важно помнить: терапевтическая задача значительно отличается от задач воспитания.
В терапии нужно найти какой-то промежуток, физический и временной, между мощным импульсом, захватывающим нас приглашением клиента и нашим гораздо более плавным
