касается моих плеч.
Хотя нет, не плеч. Берется за края капюшона, натягивает его мне на голову и повторяет уверенно:
– Идем.
Идем. И дождь тоже. Сначала капал, а теперь сыплет водяной пылью, словно из пульверизатора. Ее даже не видишь, но чувствуешь. Она холодит лицо и щекочет в носу, у нее свежий запах и огуречный вкус, она делает воздух тяжелым и осязаемым – его не вдыхаешь, а пьешь.
Капюшон резко суживает обзор, и я почти не вижу того, кто идет рядом, но знаю, что он идет. Шагаем медленно, никуда не торопясь. Асфальт постепенно меняет оттенок и начинает блестеть. Рука в кармане нащупывает монетку, и я кручу ее в пальцах, пытаясь угадать ценность. Судя по размеру, рубль или два.
– А у тебя есть имя?
Он спрашивает с такой интонацией, как будто и вправду не уверен в однозначном ответе, будто и вправду встречал людей без имени.
– Агата, – выкладываю без лишних обсуждений.
Он вытягивает губы трубочкой и громко выдыхает:
– Зашибись.
Меня не обижает его реакция, всего лишь интересно узнать:
– Считаешь – нелепо?
А он торопится возразить:
– Да нет, что ты? – И объясняет: – Просто не ожидал. Думал, Маша там. Или Даша. А я – Мир.
Ничего себе!
– Вот прямо так? Мир?
– Ага. Вообще-то полностью Мирослав. Но это слишком длинно.
– А если Слава?
Он насмешливо кривится:
– И что? Суть сильно поменялась? Стало менее пафосно? По мне, так одна фигня.
Не знаю. Думаю о другом. О том, насколько все просто. Никакой безграничности времени и пространства, никакого бесконечного разнообразия форм, оттенков и воплощений. Горы, реки, леса, пески, океаны, планеты, звезды, галактики – е-рун-да.
Волосы не темные и не светлые, нечто среднее, челка на правую сторону, нос с горбинкой, обветренные губы, маленькая вмятина на подбородке. И бутылочного цвета глаза. Он меня старше, но немного. На год или на два. Вот и весь Мир.
На улице сумрачно и пусто, даже машины проезжают редко. Зато торжественно. Все блестит, украшенное стразиками дождя, вокруг фонарей – радужные ореолы. Улица упивается безлюдьем и покоем, окна подмигивают друг другу, трава высовывается из земли, тянется вверх, ловя момент, пока никто этого не замечает. Хотя подобные мелочи никто никогда не замечает.
Теперь спрашиваю я:
– А куда мы идем? К тебе?
– Ну-у-у, – неопределенно тянет Мир, – почти. – Но сразу подробно поясняет, он жутко любит пояснять: – Тут один дом ремонтируют. Днем. А ночью типа я его сторожу. Там краска, плитка, сантехника – всякие строительные материалы. Не уносить же с собой каждый раз. И вот, чтобы никто не спер. Ведь просто замо́к не удержит, если захотят.
– А ты разве удержишь?
– Я зато позвонить успею. А потом, знаешь, одно дело, когда просто закрыто, и другое, когда внутри кто-то есть.
