башни упирались в холодно-голубое небо. Я изредка поднимала взгляд, чтобы посмотреть на собор, а затем вновь переводила взгляд на толпу людей, не фокусируя внимание ни на ком конкретном. Человеческие лица сливались, я не разглядывала их, видя лишь цветные невнятные пятна.
От волнения начинали заходиться желваки. Я то и дело нервно теребила ремень или ножны, поглаживая их подушечками пальцев, слегка дергая. Этот жест будто не успокаивал, наоборот, добавлял напряжение.
Не знаю, сколько уже прошло времени, но мои нервы стали похоже на тонкую паутинку, по которой я шла, а та в свою очередь была натянута над пропастью, в которую я рисковала упасть.
Я вздрогнула от слишком громкого звука, неосознанно отпрыгнув от источника, я тут же ощетинилась, собираясь достать меч из ножен, вставая в подобие боевой стойки. Мой испуг был слишком не оправдан и, если бы это кто-то видел, то это казалось бы смешным. Передо мной стояла лошадь, качая большой головой, она жевала ту штуку, что люди зачем-то засунули ей в рот. Животное смотрело на меня умными глазами, фыркая, будто видит меня, и я стою на его пути.
– Но! – крикнул человек, ударив лошадь.
Бедное существо поднялось на задние ноги, занеся надо мной копыта, его грива взъерошилась, поднялась дыбом. Издавна громкий звук конь опустился, ударив копытом рядом со мной. Я сделала шаг назад, а он качнул головой, будто прося меня уйти с дороги. От недоумения я нахмурила брови и протянула руку вперед, желая провести по голове коня. Сначала он встрепенулся, сделал шаг назад и покачал головой, фыркая, но затем податливо зажмурился, готовясь то ли к удару, то ли к чему хуже.
– Бедный, – я осторожно коснулась его головы.
Тёплая, мягкая, как бархатная ткань, шкура. От моего прикосновения он сначала будто поёжился, мышцы под его шкурой подёргивались, но затем он послушно и покладисто опустил голову, но его послушность не была из-за страха, такая спокойная и даже нежная, будто он впервые ощутил что-то помимо боли от человеческого хлыста. Я тоже что-то ощущала. Приятное тепло животного как-то успокаивало, я даже забыла о тревоге, о волнение.
Я только сейчас обратила внимание на его прекрасный окрас. Чёрный, как сама ночь, мягкий, как бархат и блестящий, как водяная гладь от лунного света. При этом грива и хвост были белоснежными.
– Какой ты красавец, – я мягко улыбнулась, продолжая гладить коня уже по гриве и по холке, затем перешла на хребет.
Когда я гладила его по достаточно выступающим рёбрами, видимо, его не кормят или кормят слишком плохо, он более-менее расслабился. И именно в эту секунду получил удар хлыстом по хребту, от чего вскрикнул от боли и рванул вперёд. Человек как-то выругался, вновь ударив коня.
Я аж вздрогнула одновременно с животным, съёжившись. Ему так больно. У меня внутри что-то кольнуло. Такая жестокость людей меня иной раз пугала. Я даже представила,
