дела начались. Подпольщики, прокламации, революции, трон шататься начал. Кстати, ваш покорный слуга, Егор Тимофеевич, к расправам над вашим братом-большевиком ни с какого боку не причастен. Оттого ваша партия мне и доверилась, я полагаю. Да и опыт, конечно, востребован оказался. Я в своей профессии не последним был.
– Начхать мне на ваш опыт! – грубо сказал Сидорчук. – Будете делать, что я скажу, понятно? Нету больше вашей империи, вся вышла. И лучше бы, если бы вы тоже, вслед за этой бабой!.. Антанта и вас приютила бы. А коли остались тут, то и не лезьте в глаза со своим опытом. Мы здесь хозяева – сами и разберемся во всем. Прекратите эти свои разговоры, пока до греха не довели. Это мой вам приказ.
Они замолчали и весь оставшийся путь проделали, не проронив ни слова. Для самого Сидорчука, а также для Егорова молчание никогда не было в тягость. Ганичкин, конечно, был несколько озадачен, но держал паузу так же уверенно, как вообще делал все на свете. С его умением приспосабливаться к обстоятельствам это не составляло никакого труда.
Один Василий мучился необычайно. Он любил побалагурить, потравить истории, послушать хорошую выдумку или анекдот, и ехать в одной машине с тремя молчунами ему было тяжело. К тому же его страшно интриговала история решительной бабы, которая вот так запросто застрелила любовника, а потом и наказания сумела избежать. Он надеялся, что Ганичкин все-таки знает, чем все кончилось, и просто скрывает это, чтобы подогреть интерес к рассказу. Но при Сидорчуке возобновлять расспросы по этому поводу Василий никогда бы не решился. Новый командир не был похож на человека, любящего хорошую шутку, а кулак у него даже навскидку весил не менее полупуда.
К вечеру чекисты и господин из бывших наконец-то достигли цели своего путешествия. К счастью, больше никаких происшествий с ними за целый день не случилось. Автомобиль бежал легко, бодро вертел колесами, окрестные леса встречали их только шелестом листвы и пением птиц.
Сидорчук долго ожидал нового предательского выстрела из-за кустов, но к вечеру все-таки отошел, успокоился. После заката в долине нарисовались аккуратные домики и сады Веснянска, и душа его вдруг наполнилась странным щемящим чувством, которое не было знакомо ему прежде, каким-то необычным теплом и ожиданием, будто подъезжал он к родному дому. На мгновение Сидорчуку даже показалось, что ничего плохого со старым товарищем не случилось. Постнов ждет его здесь, живет себе спокойно, как в ни в чем не бывало.
Но эту непрошеную мысль Сидорчук сразу отогнал куда подальше. Тешить себя побасенками не имело смысла. Слишком серьезные люди послали его сюда, и чересчур значительные ценности были на хранении у Постнова, чтобы ожидать, что все легко разрешится.
Сидорчук снял с головы фуражку, тщательно вытер изрядно вспотевший лоб и приказал Егорову:
– Дуй теперь под горку, вон туда, правее, где березки. Въедешь на улицу, я скажу, у какого дома остановиться.
