чем ты – колготки!..
Злой язычок был отличительной чертой фрау Валентины Лессинг-Крюковой.
– Фомич притаранит еще выпивки… – продолжила ревизию Валя.
– Ты и его позвала?
– А почему нет? Всех – так всех.
– И Мэри?
– А что делать! Договорились же: встречаемся все вместе, командой.
– Ну, ты рискуешь…
– Ничего, в доме я ей блевать не дам… И хулиганить не дам. Если что – живо на мороз… Вот ей я как раз ничего привозить не заказывала, – продолжила кулинарно-гостевой обзор хозяйка. – Что с нее взять!.. Сама б доехала! А то заснет, как в прошлый раз, на вокзале!
– Она по-прежнему пьет? – спросила Катя.
– А кто ее знает! – в сердцах проговорила Валентина. – Она то пьет, то не пьет… Да только, когда не пьет, ума у нее еще меньше… Ладно, черт с ней – пусть и она приезжает… Хоть посмотрит, в каких домах люди живут, на каких машинах ездят…
– …как одеваются… – не преминула слегка уколоть Валентину Катюша.
– Хочешь, я своего песца надену? Хочешь? Или чернобурку, что мне в прошлом году Ганс-Дитрих, черт нерусский, подарил? Хочешь? Специально для нее?
– Да ладно, Валюха, не заводись, – охолонила подругу Катюша. – С нее и дома твоего хватит.
– Вот именно, – проворчала Валентина. – Почему-то как встречаться – все ко мне ездят, а не к тебе в твою «двушку». – Валя нанесла подруге ответный укол.
Но Катя на уколы не реагировала. Вспомнилось старое, еще аэродромное, правило: когда Валька начинает ворчать, лучше молчать, в пререкания не вступать. Поэтому Катя спокойно продолжила:
– Я ж не о доме говорю. А о том, что ты, мать, рискуешь. Будешь в таком виде бродить перед своим Лессингом – бросит он тебя.
– А где ты тут видишь Лессинга?.. Лессинг, ау!.. Нету его! Не-ту-ти!.. Рождество у мамочки встречает, в Кельне… А если ему так захочется, – ухмыльнулась Валя, – пусть меня бросает, фашистская морда… Пусть! Дом записан на меня, машины обе – на меня… Пусть бросает, Лили Марлен себе ищет…
Валентина слегка понизила голос:
– Надоел он мне, Катька, сил нет! Когда он там у себя – я прямо отдыхаю… Такой ведь он жмотина, такая жадина-говядина – пустая шоколадина – я от него просто чумею… Представляешь, он, фашист проклятый, когда здесь бывает – каждый вечер проверяет мои счета. Все записывает, до копейки. И каждый вечер зудит: «Ти много потратиль… На оптофый рынок хлепп стоить на дфенадцать пер сент дешеффле, чем ф магассин…»
Катюша рассмеялась: подруга передразнила немецкий акцент собственного супруга очень похоже.
– Я раз, когда он здесь ошивался, к мамане поехала, она приболела тогда… – продолжила ободренная Катиным смехом и участием Валентина. – Ну, навестила, навезла ей там апельсинчиков, аспирина, «доктора Момма»… Рублей на сто, что ли… Так он мне, херр этот Лессинг, вечером и говорит:
