В ушах до сих пор звучал въедливый голос Гертруды: «Ваш папа, Лиза, был бы вами очень и очень недоволен!» Но ведь Лиза точно знала, что папа бы ее никогда и ни за что не ругал. Правда, она его совсем не помнила, как и маму… и именно поэтому подковырка Гертруды довела ее до слез.
Ни папа, ни мама профессиональными музыкантами не были, но зато папа замечательно пел песни под гитару – так рассказывала Бабушка. Бабушка еще говорила, что они везде и всегда брали с собой гитару: на дачу, в гости, в походы. И в одном таком походе на высокий-высокий пик они оба бесследно пропали. В горах поднялась страшная вьюга, и со снежных вершин сошла лавина, а когда идет лавина, ее не остановишь, и альпинисты почти никогда не успевают спастись. Во всяком случае, так рассказывала Бабушка, которая вообще-то не очень любила эту тему: она сразу делалась не похожей на себя, принималась сморкаться в маленький кружевной платочек и выходила из комнаты.
Но Лизе и одного такого рассказа хватило на всю жизнь: она часто представляла гул и грохот лавины, и как альпинисты теряют друг друга в снежных вихрях, и папа с мамой исчезают в белой пелене. И не возвращаются домой. Лизе тогда было всего несколько месяцев. И осталась от них только старенькая черно-белая фотография, сделанная еще до свадьбы – даже на ней видно, какие они оба были рыжие. А еще молодые и веселые… Уж на что Горгона противная, а все-таки как ей повезло: она откуда-то знала Лизиного папу! Повезло – не то что Лизе, которая его, можно сказать, никогда в жизни не видела…
Наплакавшись, Лиза подняла голову.
Двор был совершенно незнакомый; более того, из него вели четыре арки, а Лиза даже не могла вспомнить, через какую из них она сюда попала. Хотя уже смеркалось, ни над одним подъездом не горели лампочки и, что вообще необъяснимо, все до единого окна были темные. Стояла тишина, которую нарушал только шелест мокрого снега по пластиковому козырьку качелей. Почему-то сюда не долетал шум с улицы, гул и гудки машин… а сколько именно дворов я прошла: два, три, четыре?
Хотя еще минуту назад Лиза с ужасом представляла себе разгневанное лицо Бабушки, сейчас ей больше всего на свете захотелось оказаться дома, а там – будь что будет. Лиза быстро спрыгнула с качелей и… вновь очутилась по щиколотку в луже. На этот раз уже обеими ногами. Так что пришлось сесть обратно: лужа оказалась глубокой. И широкой. Во весь двор. Непонятно было, откуда она взялась. Впору было снова зареветь, но слезы кончились.
Внезапно в мертвой тишине, наполнявшей двор, ей послышался шорох многочисленных крыльев, как будто над домами, снижаясь, кружила стая огромных черных птиц. Теперь Лизе стало по-настоящему страшно. По стенам домов побежали какие-то тени, черные окна раззявились, как оскаленные рты. Тени заходили вверх-вниз, все быстрее и быстрее, закачались, как маятник, закивали, а шорохи вокруг делались все громче, и вот уже тени заполнили собой весь двор, а потом на противоположной стене Лиза увидела очертание перепончатого крыла, и
