еще одно новшество появилось во дворе Сент-Элуа. 1 мая, когда мне исполнилось двадцать пять лет и мы устроили небольшой скромный праздник, отец Медар, как человек состоятельный и относящийся с неизменной дружбой к нашему семейству, преподнес мне в подарок вращающуюся маслобойку – в виде бочки с ручкой сбоку. Теперь мы без излишних трудностей могли взбивать сливки в масло и получать пахтанье, особенно полезное для близняшек и для веснушек Авроры, мило появлявшихся у нее на носу при первых жарких лучах солнца.
Предстояло прожить лето – жаркое, полное трудов и забот. Надо было работать, дважды скосить траву и заготовить сено, убрать урожай, обмолоть и перемолоть зерно, собрать овощи с огорода, заготовить ягоды и фрукты на зиму, сварить варенья… И только тогда спокойно опустить руки и с уверенностью ждать зимы.
12
Из Парижа вести приходили невеселые.
С тех пор как я уехала в Бретань, уклон вправо продолжался со все нарастающей скоростью, не превосходившей, впрочем, скорости падения в экономический хаос. Страну лихорадило ежедневное падение курса ассигнаций на несколько пунктов, товаров не было, все с надеждой ожидали следующего урожая, ибо в городах многие люди падали на улице от истощения. В Париже вместо хлеба домохозяйкам выдавали по семь унций риса на день, но почти ни у кого не было дров, чтобы сварить его и накормить голодных детей.
Между тем в Конвенте все было по-прежнему: одни депутаты преследовали других и требовали послать их на гильотину, строили козни, интриговали и за несколько тысяч ливров продавали Республику направо и налево. Франция была отдана на откуп банкирам, нуворишам, спекулянтам и поставщикам-жуликам.
«Праздник» по поводу годовщины казни Людовика XVI был объявлен, но отпраздновала его «золотая молодежь» по-своему. Мюскадены носили окровавленное чучело якобинца по улицам Парижа, потом сожгли его, а золу бросили в помойную яму на Монмартре. Гимн термидорианцев «Пробуждение народа» звучал все громче. Роялисты, открытые или тайные, случалось, бывали оправдываемы судом, а мюскадены с палками в руках избивали санкюлотов, принимавших участие в ужасах террора и казнях. Марат, а также несколько других «мучеников Свободы» были вынесены из Пантеона через четыре месяца после того, как были туда внесены, и теперь вместо хвалебных речей в его адрес в типографиях издавались книги типа «Преступления Жана Поля Марата», а на площади Карусель был разрушен памятник этому бесноватому.
Церкви были закрыты, и странный декадный культ Робеспьера по-прежнему официально сохранялся, но священникам и верующим уже разрешено было проводить богослужения в «помещениях, какие они смогут раздобыть». Воинствующих роялистов Бретани и Вандеи это, разумеется, не могло удовлетворить, но подобные решения ясно свидетельствовали о крене властей в правую сторону.
Террористы, выступившие 9 термидора против Робеспьера, были арестованы, и четверо из них – Барер, Билло-Варенн, Колло д'Эрбуа и старик Вадье – после недолгого судебного разбирательства отправлены
