останется следа[18].
И вдруг рассмеялся:
– Вот он где, мед-то, самый сладкий. Смотри.
Добрита! А Малуша-то!
Неповоротливый малый выбрал востроглазую девушку. Она на бегу поцеловала его, но, когда он протянул руку к ней, вырвалась. Он погнался за ней. Она, смеясь, пряталась за Светиком, за Ярилкой, потом побежала вниз к Бортяте и Добрите. Обхватив бортника за плечи, встала за его спиной.
– Загородил бы своей бородищей, Бортята, вишь, она у тебя какая! Всех девок запрятать можно.
Наверху хоровод окружил, не отпуская, незадачливого парня, который вертел головой, пытаясь за танцующими высмотреть озорницу.
Кто с нами, кто с нами
Пашенку пахать?
Кто с нами…
– А земля-то гудит, пляски да песни горячат как солнце, Бортята, от них снег быстрее сойдет.
До позднего вечера кружились хороводы на Ярилиной горке, топча и пробуждая землю.
Веснянка закинула руки за голову.
Большие коричневые стволы сосен высвечивало солнце. Пахло ласково и спокойно хвоей, прилепившимися к ней каплями смолы, прошлогодним сеном. Веснянка зажмурилась.
Если открыть глаза – небо сине-сине… А ведь на горке она испугалась, но сейчас, когда вспомнила его горячую ладонь, ей чудилось, будто выпила сладкого меду. Кто он? Разные люди приходили на их праздник, но тот, кто так резко схватил ее за руку, не был похож на соседей из ближних сел.
– Боюсь я, Весняночка, растаешь ты у нас, – Ярилка присел рядом. – Пошли теперь игры, только держись, а еще тот чужой добрый молодец!
– А откуда он?
– Вот уж не знаю, никогда его не видел, хоть я, кажется, со всеми знаком. Как я мог такого не приметить?
– Вот-вот, скоро у вас всех девиц из-под носа умыкнут.
– Ну тебя уж не дадим, ты нам как светлая песня, – он лукаво подмигнул. – А хорош был молодец.
– Все-то ты за другими смотришь. Пора самому завести подружку, травень уж на дворе, скоро росы да цветы пойдут.
– Твоя правда, Веснянка. Всех кругом как заколдовали. Ходота по лесу ходит и вздыхает как шальной, скоро так надоест лешачихам, что затянут они его в чащу. А все оттого, что его Малуша на празднике сдуру поцеловала.
– Да кто ж знал, что у него от этого ум за разум зайдет?
– Веснянка, – Ярилка вдруг задумался, – я и сам какой-то чудной, право. Хороши наши девицы, и смех у них звонок. А вот у меня будто тревога, к чему-то дальнему тянет… Все кругом такие спокойные, ясные, вот и ты вся насквозь светлая, как солнышко.
– Что ж тут дурного?
– В том-то и дело, что уж очень хорошо. А у меня, может, как у твоего отца. Помнишь, что про твою мать рассказывают? Зовет меня что-то, а куда, зачем – не пойму, хожу по лесу и жду чего-то, все мне дивно: звери воют, в траве цветок блеснет.
Веснянка улыбнулась.
– Вот ты и попроси Ходоту, чтобы тебя с лешачихой познакомил.
– Ну, лешачиха может быть злая, с ней не сладишь, а вот
Заклинание бортника. Аничков ссылается на интересную вотякскую молитву, произносимую дзек-попом на первых проталинах. Кончается она так: «В то время, когда мы поволочем-потянем зерна с овина… пусть людям будет весело, как поющему лебедю! Когда мы зерно возьмем ложкою, да не будет заметно следа. Когда мы возьмем ковшом, да не останется следа. Когда мы возьмем корзиной, да не останется следа» (Ч. 1. С. 104). У славян, очевидно, тоже были подобные заклинания, которые у их соседей сохранялись дольше вследствие поздней христианизации.
