самки. Чем не пример для подражания остальным. Этносфера – нежеланный ребенок, урод и генетический сбой. Давший миру искусство, иронию и – и уже довольно, дабы не мечтать безапелляционно вернуться назад, если можно хотя бы попробовать договориться: два в одном на бесконечность больше, чем один. Особенно, если одно из двух ничто: узнаваемая динамика Вселенной – делить, быть может, проще, чем умножать. И если материя способна породить мысль, то, пусть теоретически, возможно и наоборот. Вероятность так себе, да не миф ли сама вероятность.
«Кем надо быть, чтобы в мире всевластия безжалостного хозяина – требующего от отца принести в жертву сына единственно ради доказательства любви; какой любви. Кем надо быть, чтобы в таком мире плевать на заповеди его пророков. Не отрицая и не разделяя на правых и виноватых говорить – а не глаголить», – сказал бы он запоздало Анне Александровне, но едва ли та послушала бы. Зато, наверное, послушал упомянутый всуе кот – быть может таскающий в себе изрядно охочих до тех самых кущ. Он, впрочем, давно не приходил – уж и весна настала, а друга все нет. «Заглянул бы, Афедрон. Не в виде доказательства Канта или еще какой нечисти-напасти. Грустно, мой хороший, без тебя». Стрелки разменяли полдень, пора было исчезать из фарватера начальства.
Женщина подождет. Больше всего она хочет, чтобы тебе было хорошо. Она по-другому теперь не хочет уметь: необъяснимо, но факт. Она уже победила, и ей оттого смертельно скучно: объяснимо, и факт. Явив примат сознания, мы, тем не менее, остались стаей: жаждущей непогрешимого первого и непреложных законов. Расширение ареала заодно. «А пятак, это на убой», – наконец улыбнулся, вспомнив подробности вчерашней партии.
– Значит так, интеллейхуал четырехглазый, – вывел из задумчивости Палыч, по виду отравившийся накануне разлитым в подвале импортным виски; опасность наивысшая, – Нашей части положено в этом году прогреметь талантами – или хотя бы одним.
– Так точно, – допускается отвечать не думая.
– Потому напишешь мне поучительно романтичную историю – песню слышал: родине служба, это романтика, – взгляд остановился на фотографии верховного, рука сама потянулась к козырьку, – О чем я.. Не отвлекаемся. Напишешь историю о бравом капитане-пограничнике, и все как положено. Верный ласковый пес Гурзуф – нет, уже было: скажем, Гуйлям; люблю татарские имена. И вообще побольше, знаешь там, заботы и любви – есть такое указание на образ армии в умах армии приданых. Хороший конец, надо полагать.
– Финал то есть?
– Ты на футболе, я не понял. Выполнять. Основа повествования: он был когда-то младшим сержантом, затем вследствие подвига стразы старшим сержантом, затем вследствие еще какого-нибудь небывало героического следствия произведен зараз в лейтенанты.
– Так точно, – допускается отвечать и думая.
Стоило посмотреть в окно. «Капитан Остахов внушал сослуживцам радостный трепет
