я помню, в этом ящике двойное дно. Давно я его не трогал, – сказал Кэмерон, всматриваясь в деревянную поверхность.
– Попробуйте этим. – Эйнсли протянула ему шпильку, которую вытащила из волос.
– А, профессиональный инструмент. – Кэмерон взял шпильку, вставил конец в небольшую выемку в углу и потянул на себя.
На дне выдвинутого ящика лежало сложенное пополам письмо, немного помятое от хранения в таких условиях. Эйнсли схватила его и развернула, но, не успев прочитать ни слова, разочарованно проворчала:
– Почерк другой. Это не ее письмо.
Эйнсли отдала письмо Кэмерону и направилась к камину, где лежала стопка книг, но легкий шум за спиной заставил ее оглянуться. Кэмерон застыл на месте, неподвижный как скала, и смотрел на письмо, которое она ему передала.
– Лорд Кэмерон?
Он, кажется, не слышал и не моргая продолжал смотреть на письмо, как будто не понимая, что там написано или не веря своим глазам.
– Что такое? – Эйнсли подошла к нему и коснулась его руки.
Он вздрогнул и посмотрел на нее пустыми глазами:
– Это письмо моей жены.
О Боже! Всякий раз, когда Эйнсли находила что-то принадлежавшее ее мужу Джону Дугласу, ее печаль вспыхивала с новой силой. И хотя Кэмерон овдовел уже довольно давно, его боль, должно быть, еще не утихла – насильственная смерть жены и отвратительные людские сплетни на этот счет не давали забыть о прошлом.
– Мне очень жаль, – сказала Эйнсли, вкладывая в эти слова душу.
Кэмерон только взглянул на нее. Его удивительная терпимость и товарищеская помощь в поисках писем бесследно исчезли.
Ни слова не говоря, он устремился к горящему камину – сентябрьские вечера уже стали холодными – и бросил туда письмо. Эйнсли поспешила к нему, но он взял кочергу и подтолкнул бумагу подальше в огонь.
– Зачем вы это сделали? Письмо вашей жены…
Кэмерон бросил кочергу и, взглянув на перепачканные сажей руки, достал носовой платок.
– Это не письмо моей жены, – хрипло проговорил он. – Это письмо одного из ее любовников. Рассказывал о своей неугасающей страсти.
– Кэмерон… – Эйнсли, пораженная, остановилась.
– У моей жены было много любовников, до нашего брака и после. – Эти слова он произнес бесцветным голосом, без всяких эмоций, но его глаза сказали Эйнсли совсем другое. Измены леди Элизабет ранили его, и рана эта оказалась глубокой.
Все, что Эйнсли слышала о леди Элизабет Кавендиш, сводилось к следующему: легко возбудимая, красивая, распущенная, на несколько лет старше Кэмерона. Их брак от начала до конца был скандальным и закончился ее смертью через шесть месяцев после рождения Дэниела. Должно быть, леди Элизабет часто бывала в этой самой комнате и, возможно, однажды спрятала это письмо.
– Не очень честно с ее стороны, – возмутилась Эйнсли.
– А у меня связи с замужними женщинами.
