Ее волосы были немного темнее, чем помнилось Кэмерону, и переливались золотистыми прядями. Белокурые волосы могли потемнеть с возрастом, сейчас ей, наверное, лет двадцать семь.
Ее престарелый муж умер, и Эйнсли Дуглас, по словам Изабеллы, стала штатной фрейлиной ее величества и проживает со старшим братом и его очень респектабельной женой. Миссис Дуглас превратилась в даму, которая, чтобы обеспечить себе средства к существованию, должна обслуживать других.
Бедная голубка.
Кэмерон плюхнулся на кровать, прислонившись спиной к передней спинке кровати, и потянулся к прикроватной тумбочке за сигарой.
– Это старинный замок, – сказал он, обращаясь к открытой спине Эйнсли. – Желаю удачи.
– Не беспокойтесь, – Эйнсли поскребла замок ногтем, – я еще не встречала замка, который не смогла бы открыть.
Кэмерон зажег сигару с обрезанным концом, втянул запах серной спички и дым сигары.
– А, так вы, значит, преступница? Прошлый раз вы вломились сюда, чтобы украсть ожерелье. Что вы делаете здесь на этот раз? Шантаж?
– Шантаж? – Эйнсли поспешно взглянула на него, лицо у нее порозовело.
– Я бы не советовал вам шантажировать Филлиду Чейз, милочка. Она съест вас на завтрак.
– Я? Шантажировать миссис Чейз? – Эйнсли презрительно посмотрела на Кэмерона и опять повернулась к двери. – Вряд ли я пойду на это. И потом, я все объяснила Изабелле – ну тогда, насчет ожерелья. Я действительно думала, что оно принадлежит миссис Дженнингс.
– Плевать мне на то проклятое ожерелье. – Кэмерон бросил в пепельницу использованную спичку. – Это было давным-давно, и интриги вздорных женщин меня не интересуют.
– Мне приятно это слышать, лорд Кэмерон, – ответила Эйнсли, сосредоточившись на замке.
Ну почему когда она произнесла его имя, в ее устах оно прозвучало как музыка? Кэмерон откинулся назад и затянулся сигарой. Ему бы наслаждаться ароматом высококачественных скрученных листьев табака, приправленных бренди, но для него сейчас эта сигара все равно что обуглившаяся палочка.
Если бы он не был так пьян, он бы просто открыл дверь, выпустил ее и забыл обо всем. Но воспоминания той ночи, что случилась у них шесть лет назад, не покидали его: ее разгоряченная кожа, неуверенное, но сладостное прикосновение, учащенное дыхание, когда он целовал ее грудь…
Теперь она стала на шесть лет старше, и серое платье совершенно не шло ей, и все же, вопреки всему, время только подчеркнуло ее красоту. В вырезе лифа возвышается пышная грудь, бедра стали шире и, обтянутые узкой юбкой, смотрятся очень соблазнительно. В лице появилась мудрость, в серых глазах прибавилось скептицизма, она прекрасно владеет собой.
Надо убедить ее остаться на ночь, и тогда он сможет наконец насладиться горячим, чувственным вкусом Эйнсли Дуглас, который воспламенял его кровь все эти годы. Теплым, приятным, с привкусом корицы. Он прижмет ее к двери, коснется языком влажной
