мне было знать, что даже море настойки розовых лепестков не породит той любви, о которой я так страстно мечтала?
Миновала еще одна неделя напрасных усилий. На вечернем пиру я хранила угрюмое молчание, и плоеный воротник прикрывал свежий волдырь. Придворные веселились, и разудалый хохот звоном отдавался в моих ушах. Как я завидовала их самовлюбленности, нелепому соперничеству и тщеславным выходкам! Мне самой, как я тогда думала, нечего было и мечтать о покое и радости. Ах, скорее бы закончился пир, чтобы я могла удалиться к себе и там, в четырех стенах, наконец накричаться и выплакаться!
И тут в зале воцарилась тишина. Потом все стали перешептываться, склоняя головы друг к другу, слитный вздох сорвался с множества уст и стих. Я замерла.
Наверху лестницы, ведущей в зал, появился Генрих в броском, черном с серебром наряде. Я воззрилась на подвязки, которые обвивали его мускулистые бедра, затем взгляд мой, скользнув по гульфику, поднялся выше, к груди, на которой сверкала усыпанная драгоценными камнями брошь – полумесяц, соединенный с охотничьим луком.
Король и герцогиня как раз совершали обход зала. При виде сына Франциск остановился, на лице его отразилось неподдельное удивление – в кои-то веки Генрих был одет как подобало. Сердце мое гулко заколотилось; предчувствие беды охватило меня, словно над головой нависла грозовая туча. Я неловко потянулась за кубком, опрокинула его и вскочила, подхватив юбки, дабы спасти их от винных капель.
В этот самый миг из полумрака за спиной Генриха выступила женщина. Вместе, бок о бок спустились они по лестнице в зал, не касаясь друг друга, однако же двигаясь настолько в лад, что казались единым целым.
Женщина не шла, а плыла, словно ее ноги вовсе не касались пола; пепельно-серебристые волосы, зачесанные назад, обрамляли высокий лоб. Стройную фигуру подчеркивало, доводя до совершенства, великолепное платье – черное с серебром, в тон наряду Генриха. Единственной драгоценностью, которой она себя украсила, был точно такой же полумесяц, красовавшийся на груди. Женщина остановилась рядом с моим мужем, и все придворные, сколько их было в зале, уставились во все глаза на это украшение.
В ужасе я глядела на нее и не могла отвести глаз. Она была словно ожившая мраморная статуя – зрелая женщина в зените своих чар, превосходно знающая, какое впечатление производит на окружающих. Я воображала себе пухленькую любвеобильную гувернантку, распутницу с напомаженными губами и крашеными волосами. Словно услышав мои мысли, она подняла на меня взгляд и улыбнулась. Я не видела прежде подобной улыбки – насмешливая и торжествующая, она разом обнажила тот мрачный уголок моей души, в котором властвовали страх и ревность.
Подхватив юбки, я опрометью ринулась вон из зала и бурей ворвалась в свои покои, всполошив фрейлин, которые повскакали со стульев.
– Госпожа моя, что случилось? – Лукреция бросилась ко мне. – Ты словно увидела призрака!
– Та…
