ничто, в ночной, родимый
Берложий мрак, в хаос непроходимый,
В густые дебри, в гнилостный развал,
В насквозь пропахший сукою текущей
Валежник свой сопревший… но – влекущий!
И снова по ночам затосковал…
……………………………………………………
……………………………………………………
…однажды, знаешь, я в себе услышал:
Что это значит: «Из себя я вышел»?
Что это значит: «Душу отвести»?
Есть, значит, Тот, внутри меня живущий,
В меня глядящий, и меня ж зовущий
Куда-то выйти?.. Иль совсем уйти?
И, значит, «некто третий» есть – его-то,
А не кого-то плотского, кого-то
Другого, может, «третьего» зовёт
Какой-то «первый» – выйти… но откуда,
Из тьмы, из крови, душу из-под спуда
Освободить, разьять телесный свод?
А плоть, она, выходит, здесь – «вторая»
В триаде этой: кровью запирая
Тех двух, незримых, буйствует – «Не сметь!
Я главная! Я посредине мира!
Вам только дай свободного эфира,
И выйдете, и это будет – смерть!..
……………………………………………..
……………………………………………..»
(Здесь идут рассуждения, споры «Второго Героя» и Настёны о сущности творчества, о древнем грехе человека. Восстановлена часть. Другие разрозненные куски см. в Приложении. Подглавка 10. «Настёна». ).
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
«…одни
В глуши своей блаженствуют безгрешно
Старушки, старички… ну, есть, конешно,
Другие… но блаженны лишь они —
Пульхерии, Бавкиды, Филимоны…
Так хороши, светлы и умилённы,
Что поневоле выступит слеза,
Когда иные, «яростные» лица
На фоне их блеснут – самоубийца,
Герой-любовник, мститель и гроза…
А может, гений оттого и гений,
Что чарам чужд соитий, средостений
Души в давильне крови и тоски?
Чужд измельченью мира золотого
Разбрызгиваньем семени святого
На мизерные, бледные мирки?..
Он свет, а не послед, стопою бренной
В мирах не наследит он, по вселенной
Шаги его прозрачны и легки,
Он сам в себе руду переплавляет,
Наследников и школ не оставляет
Всем чаяньям и вздохам вопреки…
…………………………………………………….
…………………………………………………….
…горел
