в казненном состоянье
с тобой беседовал, продрог
весь белый свет, как изваянья
остались двое: ты и бог.
"И я в разлуке изнемог…" –
сижу в кафешке без названья.
Курю, не делая отмашки
от золотоволосых дней.
И с каждой новою затяжкой
я улетаю все сильней.
Сменил рекламу МТС.
Исчезла ты, а я все здесь,
хозяйку жду, упрямый ослик.
Прошу вернись, что будет после?
А после… Мы придем к победе
коммунистического… Вдруг
оторванный от полубреда
я за окном увидел: вслух
пригоршнями переполох
бросал листве: – Мы раньше стихнем
людей, застигнутых врасплох
существованием и ливнем.
* * *
Приветствие Борисоглебска,
автозаправка ТНК…
Прочитанная эсэмэска,
что "не увидимся, пока".
Коробка спичек, голова,
во тьме прикуривает строчки.
Стоим. Закончились слова.
Звезды поставленная точка.
Я причиняю тебе радость.
Автобус катится Москва-
Саратов. Слезная преграда.
С трудом дочитана глава.
Конец известен плоскодонных
страниц, и близится черта.
Я время комкаю в ладонях,
я не хочу его читать…
P.S. Теперь я в комнате, в пыли
сижу, потоком ширпотреба
начала девяностых с неба
идет вода со шпагой мглы
и фотосессия земли.
* * *
Дай мне силы прожить еще день.
Ничего от меня не осталось.
"Мы поднимемся завтра с колен…" –
пролетают слова, не касаясь.
Не умеющий сколько-нибудь
заправлять свои чувства, не знаю,
почему не вздымается грудь,
если в дом возвращаюсь низами.
Здесь сошло мое детство на нет.
Просто мать провожала учиться,
взяв за руку. Не слыша ответ,
до сих пор мое сердце стучится.
Кофе, ночь, сигареты, один.
Сердце вздрагивает, Наговицын.
Закурив, опускался Вадим
на бревно, подстелив рукавицы.
Над Марленом стебался Санек,
запускал в него скатанной глиной.
– Зае..ал. Слушай, ара, где длинный,
почему не приехал? – Не смог.
Эти дни моросят, моросят.
В небесах – путеводные пятки:
боги имени Мартиросян
убегают назад, без оглядки.
Завтра с батей
