пока меня не будет.
– Ты такая жалкая, – сказала Шалфей.
– Нет, это ты жалкая, – ответила Лили. Метнула в Шалфей булку презрительного имания и скрылась в раздевалке.
Из шкафчика она выудила мобильник и направилась наружу покурить, на ходу проверяя сообщения. Он плакал ей в голосовую почту, что поначалу было удовлетворительно, а потом как-то убого. Этим ее не купят – она не станет ему перезванивать лишь из-за того, что он поддался мгновенью рохлизма. Он же Смерть, в конце-то концов! Ну или Подручный – Смерти. Как с таким тягаться? У них всех какая-нибудь особинка – у Чарли Ашера, даже у малютки Софи, мироздание выбрало их в особенные, а она, Лили “Мглива Эльфокусс” Северо (“Мглива Эльфокусс” не произносится), – всего лишь неудавшийся ресторатор и консультант на горячей линии само-убийств на полставки. Но вот этого у нее не отнять. Она спасает жизни. По-чти все время. Ну как бы.
Она опять прослушала сообщение от Мятника Свежа – тот по ней рыдал, а она не намеревалась стирать это сообщение, никогда. От него же было и следующее сообщение, и, надеясь, что там окажутся мольбы – ей бы мольбы сейчас не помешали, – она прослушала его, но как только услышала слова “силы тьмы, ебена мать, и что-не” – тут же оборвала сообщение, стукнув по кнопке вызова.
8. Друзья Дороти
Майк Салливэн ловил себя на том, что, просыпаясь каждое утро, думает о духе – о Консепсьон, – а потом опять о ней думает, укладываясь вечером спать. Он старался тщательно стирать свой рабочий комбинезон, чтобы тот оставался искристо белым в брызгах “международного сурика”, который не отстирывался, а поцарапанную каску свою надраивал автомобильной пастой. Бреясь утром, репетировал выражение лица, какое будет у него, когда он расскажет ей о судьбе ее русского графа, – и целыми днями, каждый день, старался быть готовым к ее появлению. Пять дней провел он так за покраской конструкций под проезжей частью – и вот наконец она вернулась.
– О, сеньор Салливэн, я так счастлива видеть вас, – произнесла Консепсьон, крутясь вокруг одной стропильной фермы под мостом, как настоящая девушка могла бы крутиться вокруг фонарного столба в – парке радостным летним днем в музыкальной комедии, и юбки трепетали вокруг нее.
– Я тоже счастлив вас видеть, – ответил он. – Зовите меня, пожалуйста, Майком.
– Майк, значит, так тому и быть, – проговорила она с робкой улыбкой, трепетнув ресницами. Если бы у нее был веер, она б из-за него пококетничала. – Что вам удалось выяснить о моем Николае?
Вся подготовка Майка не подготовила его вот к та-кому – к духу, легкому духом. Призрак угрюмый, скорбящий, с разбитым сердцем – да, но не вот эта радостная и смеющаяся Кончита, порхающая меж тяжелых стальных балок, словно перышко на ветру.
Он проверил свои страховочные тросы, затем снял каску и приложил ее к сердцу – как и тренировался. И рассказал ей. Глядя, как в ее глазах гаснет свет, он ощущал, будто вмазал с ноги ангелу милосердия в челюсть.
– Лошадь? – спросила она.
– Извините.
