они, Филимон и белобрысая продавщица мороженого, у каждого в руке по рожку с двумя шариками (фаллический символ), а овевают их ноги довольные с эскимо дети, лица их улыбчивы и чрезмерно довольны, они облетают солнце и солнечные системы, пролетают Метро-городок и машут всем рукой, и шлют им по воздуху брикеты в шоколадной стружке. Утром Филимон просыпался, шел на работу и снова видел посасывающую прозаично головку в развеселых цветов палатке с мороженом, вздыхал и прыгал в трамвай не думая, когда закончится ее вахта и сядет ли она сразу после того с сумкой-тележкой в поезд до Твери и уедет ли к своему усатому мужу тверцу и детям тверчатам.
***
Американец
«На ваше поколение война точно придется, − кричал во всю глотку командир, − коли его Иванов, сукин сын! Залп по Америке, сукины дети! Бегом, бегом, бегом!»
Валясь мравьями в окопы, из окопов обратно, бегом до цели, в соленом липком поту и грязи, так весь год они ненавидели американца, идущего на них войной.
***
Была одна деревня, то ли Хомутовка, то ли Комаровка. И было одно лето, и девочка Маша. Мы играли с ней на пустом поле в заброшенном старом заржавленном тракторе, прятались там от дождя и от солнца; у дедушки моего окотилась кошка, не помню, кто из нас предложил таскать с собой народившихся котят, возможно, эта забывчивость не случайна. Как бы там ни было, два маленьких шерстяных комочка оказались в наших сердобольных грязных ручонках; мы долго играли с Машей в «отца и мать», укладывали наших деток спать в тракторе, завернув в найденные тряпки. Когда я вернулся с ними домой, то обнаружил за ними полную «недеяспособность»; тогда я отнес их показать деду, на что он громко сказал: «Конечно, вы им шейки-то посворачивали!» Так закончился наш первый и последний с Машей родительский опыт.
***
О ком писать? О мужике? Едешь вот в поезде с таким мужиком и выслушиваешь мытарство его: из деревни в Москву на заработки и обратно. Да нах… он нужен вместе со своими проблемами?! Человечество как объект наблюдений мельчает; своими выпуклыми прыщами-личностями все больше становится оно однородно и безобразно; люди ждут все какого-то зверя, антихриста, не понимая, что, простите за банальность, зверь живет в них; и такие социальные эксперименты как войны и революции показали, что самое человечество и есть зверь, только зацепи нужные струнки, и завоет оно как зверь и зарычит. Вот, к примеру, сердобольный продавец в киоске; вы у него одно спросите, а он вам свое: ему продавать надо чтобы не случилось; и что, вот такой вот, заставь его, не будет вырывать ногти родной матери? Да побойтесь бога, еще как будет! Звери, звери, а не люди; и едут в общем вагоне (каждый в своем индивидуазированном мирке) и думают про себя: «Ну, по крайней мере, я-то не быдло». Кто-то давно понял, как укрощать этого зверя, пока все обсуждают: хороший президент или плохой. Он не тот и не другой, он такой, какие вы: нравится вам быть православными патриотами? Пожалуйста, вот и президент это поддерживает! Хочется либеральничать, так и президент разве не либерал? Очнись, звероподобное
