всегда предпочитала больше молчать и слушать, чем произнести какое-либо слово.
У Горемыкова было два зама.
Один из них – Борис Вислоухин, худой и лысый человек лет сорока пять, низкого роста.
Прислали его Горемыкову из центра, ранее Вислоухин работал в милиции. Причины такого назначения, точнее, ссылки из центра в Новопотемкино, никто не знал да и Вислоухин на эту тему ни с кем не разговаривал. Поговаривали, что Вислоухин много пил, хотя пьяным в мэрии его никто никогда не видел. Но некоторые слышали его слова о водке: «Водку я не люблю, но мне нравится, что она со мной делает». Окружение мэра распространяло слух о возможной ссылке Вислоухина в провинцию из-за пьянства.
Только он в мэрии говорил басом, что явно контрастировало с его низким ростом. Бас Вислоухина многие не выдержали, часто
Сам мэр просил его говорить потише, на что Вислоухин отвечал примерно так:
-Это я еще говорю не в полную силу! У меня бас, если чуть голос повышу, подумают, что ору на всех.
Другой зам- Савелий Мокрый (Мокрый была его фамилия, а не что-то иное) в сравнении с Вислоухиным казался богатырем: высокий, широкоплечий, краснощекий. Стоя рядом с мэром, он был выше его примерно на голову. Мокрый родился и вырос в Новопотемкино, как и все его предки, даже не мыслил себе жизни вне родного города. Ему исполнилось недавно пятьдесят лет. Ранее Мокрый работал экономистом в одном из статбюро города, потом он перешел в коммерческую фирму в надежде заработать больше денег, но фирма просуществовала всего два года. По рекомендации одного из друзей Мокрый устроился в
мэрии. Еще с детства он начал заикаться, делая частые и и долгие паузы, что сильно раздражало слушавших его. Как понимает читатель, над мальчиком с фамилией Мокрый
смеялись еще в раннем детстве, особенно, когда он только начал заикаться. Неуверенность, обозленность на мир, постоянное безумное желание казаться лучше, умнее и интереснее являлись характерными чертами Мокрого, которые лишали его жизнь многих счастливых минут.
Многие, увидев рядом обоих замов, часто не выдерживали, отходя в сторону и смеялись – до того был разительный контраст двух замов: один высокий, широк в плечах, но робок
и заикается, а другой худой, низкий, лысый, но уверенно говорит, заглушая всех своим басом.
Мокрый вопросительно уставился на Горемыкова, спрашивая:
–А…а… че…чего наращивать?
–Всё!– коротко ответил Горемыков.
–А…а…
–Можно хоть на собраниях пытаться не заикаться?– раздраженно спросил Горемыков Мокрого.– Не заикаться! Хоть помолчи чуток, раз тебя не спрашивают. Хватит сопли
есть!
Мокрый вздохнул, ничего не ответив мэру.
«Опять я виноват из-за того, что заикаюсь,– с грустью подумал Мокрый, стараясь не смотреть в сторону Горемыкова,– всё он сам решает, но нас зачем вызвал тогда? Один цирк…»
–Министр
