пишущим сотрудником «Известий», кому от имени оставили не одну, а три буквы, и было позволено подписывать свои материалы «Евг. Бай».
Если друг оказался вдруг…
Помните фразу, вложенную в уста одного из главных героев бусловского «Бумера»: «Не мы такие – жизнь такая»? В те самые девяностые эта фраза звучала как девиз всего десятилетия, причём не только от ребят со спортивными причёсками. Да чего уж там – она и сегодня довольно часто высовывается, будто солдат из окопа, когда нужно оправдать какую-то подлость или низость.
Но что-то в ней есть. Потому что жизнь тогда и правда поменялась очень резко. Особенно сильно это почувствовали те из моих друзей, чьи семьи волею судеб и послевузовских советских распределений оказались вдали от места рождения, в братских союзных республиках. Еще недавно, во вполне обозримом прошлом, они были уважаемыми людьми, ценными специалистами, ответственными работниками, в часы досуга собиравшие за своим столом большие разномастные компании – а сегодня с ними через раз здороваются соседи и по лестничной клетке, и по тому самому столу. Как-то в один момент вдруг «братья» стали тяготиться родством. Попала в такую ситуацию и семья моего друга Алексея.
Его дед, переброшенный в свое время партией из Липецка в Туркменскую ССР, руководил цехом крупного химического предприятия в Чарджоу, имел в этом солнечном городе квартиру с собственным садом, в котором почти круглый год росло и наливалось соком всё то, зачем так стремились в 20-е годы в азиатские республики все беспризорники Советского Союза. Имелись у дедушкиной семьи и почёт, и уважение – в общем, по тогдашним меркам Борис Моисеевич был человеком из элиты.
Но случился декабрь девяносто первого, и как-то разом во всех жителях большой многонациональной страны проснулось мононациональное сознание. Не знаю, наверное, это не плохо. Но я помню, что у меня в классе в самой средней полосе РСФСР учились азербайджанец, армянин и узбек. И в восемьдесят шестом ни я не считал их какими-то отличными от меня, белобрысого и голубоглазого, ни они на меня не смотрели как-то по-особенному. А белорусов или евреев я до сих пор идентифицировать не умею ни по внешности, ни по фамилии и учиться этому навыку не планирую, уж простите.
Но вернёмся в Туркменистан. Положение ухудшалось, отношение тоже. Работы не было, платить пенсию ещё год назад уважаемому специалисту вновь образовавшееся государство не хотело. Независимость так независимость, и от обязательств тоже. Не мы такие – жизнь.
Первыми уехала дочь с зятем и маленьким Алёшей. Дедушка с бабушкой задержались в надежде всё-таки расстаться с квартирой и садом за деньги, а не оставив всё в дар бывшим соотечественникам, развешивавшим по столбам объявления с призывами не покупать у русских квартиры, а подождать, пока они их просто побросают. Какими усилиями жилплощадь была всё-таки продана, нам не важно, но совершенно ясно, что вырученных средств хватило в Липецке совсем не на хоромы.
