приходи скорее…» Её сердце кричало, вопило те же слова. Она же героическими усилиями старалась заглушить эти вопли, противоречащие здравому смыслу, пока не стало казаться, что её сердце и ум – два разных организма, живущих в разных углах дома.
глава 3 болотные огни
Потянулись безконечно длинные дни и ночи. Елена Николаевна была внешне спокойна и молчалива. Взялась вышивать подушки. Велела читать ей вслух роман. Ездила, по обыкновению, в церковь. Но молитва не получалась, песнопение плыло куда-то над ней, не сумев проникнуть ни в душу её, ни в сознание. Даже после смерти мужа не было того с ней. Всегда служба приносила ей радость, светлое какое-то облегчение, домой шла, как будто приподнятая над землёй. Особенно любила она тихую благостную вечерню. И вот главная её отрада не имеет больше того спасительного действия, как прежде. Елена Николаевна понимала, отчего это. Ведь когда умер муж, счастье погасло, но честь её оставалась при ней. Теперь было другое дело. Ей казалось, что всякий, стоящий в храме, думает только о ней и Неволине и потихоньку показывает на неё пальцем.
Дети переболели простудой, то один, то другой. Забота о них более всего отвлекала её от своих мыслей.
Нет, мысли никуда не исчезали совсем. Они текли сами по себе, помимо всяких других, проложив внутри Елены Николаевны своё собственное русло. Эта постоянная, никак не желающая заканчиваться, параллельная ежедневному потоку, жизнь её души утомляла и причиняла боль. Будто неизлечимая болезнь, которая изматывает человека, высасывает из него силы и волю к жизни, не убивает, но и не даёт полноценно дышать. Она, как вьюнок-паразит, оплетает жизнь человека, ствол его жизнестойкости. И избавиться от него можно, лишь только повалив само дерево.
Чем больше Елена Николаевна старалась забыть горький инцидент своей жизни, тем всё более навязчиво вторгался он к ней. «Какая гнусность! Какая, в сущности, банальность! – думала она. – Какая классическая пошлая мелодрама! Он – негодяй и обманщик, и она – обманутая и опозоренная. Боже мой, как низко, как глупо!» И то и дело волны жгучего стыда пробегали по её лицу всякий раз, как она вновь и вновь переживала эту драму. «Господи, ведь я уже думала, что счастье моё пришло! Так меня заморочил, так обнадёжил, так обволок своим притворным участием. Неужели он желал лишь сделаться тем самым, коим его нарекло знакомое общество? Кто знает, может быть, он уже и говорил с кем-нибудь, что достиг своей цели?»
Эти отвратительные картины приводили её в ужас. Но, представив их так живо, как будто это было сей же час, она чувствовала, как не вяжется всё это с образом, с характером Неволина. Она знает его столько лет, а он, казалось, знает её вдвое дольше. И эта успокоительная мысль бывала тут же отвергнута, и место её тут же занимали прежние чудовища – подозрение, отвращение и стыд. «Ведь он этим-то и воспользовался, что я безгранично ему доверяю». Если бы предпочёл он ей какую-нибудь достойную женщину, может быть, она смогла бы понять это…
Но нет, нельзя уже было никого предпочесть и ничего
