подвал Валера спустился с увесистым колуном.
Тот принадлежал ещё деду, но служил исправно, как и семьдесят лет назад. Тяжёлый тупой «клюв», разбивающий чурбаки, изъела ржавчина, такого же яркого цвета, как огненная дедовская щетина. И инструменту, и человеку они шли. Валера замахнулся и обрушил дробящий удар на правую стопу пленника. По подвалу разнёсся особенный звук – щелчок ломающейся кости, приправленный влажным чавканьем, с которым колун промял плоть. Узник заверещал.
За несколько ударов Валера отъединил половину стопы. Не торопясь. Хирургическая точность, которую дал бы топор, была неуместной. Он отщипывал от тела кусок. Сграбастал кровоточащий обрубок и повертел перед человеком на цепи.
На кровоточащий отруб Валерий плеснул прозрачную жидкость из пластиковой бутыли. Плоть словно прижгло огнём. Казалось невозможным превзойти боль, с которой отламывали ступню. Но тридцатисемипроцентная пергидроль пролилась дождём из напалма. На обрубке взбухла шапка розовой пены.
– Убей!
Однако впалый живот вдруг ответил громким урчанием. Валера фыркнул в ответ, и поднялся прочь. Кровь капала за ним на ступени жирными кляксами. Вскоре сквозь доски пола пополз аромат готовящегося мяса.
***
Валерия разбудил топот босых ног по полу.
Сын ходил уже в третий класс, но до сих пор не растратил детской нежности. Субботним утром родители оставались в кровати дольше обычного и не спорили, кто должен собирать ребёнка в школу. Мальчик проснулся вместе с летним солнцем и поспешил в родительскую кровать, чтобы прижаться к матери.
Холодные пятки врезались в толстый живот Валеры.
Он пробурчал, что ему мешают выспаться в заслуженный выходной. Неделя выдалась тяжёлой. От работы колуном болели мышцы. Но в то же время он испытывал бесконечное счастье из-за близости сына. Он уткнулся носом в детскую макушку и глубоко вдохнул сладкий запах волос. Растрогался, не сдержал чувств и смачно поцеловал в темя.
Задорное солнце. Молочный запах ребёнка. Тепло одеяла. Нега полудрёмы. Всё вместе – дьявольский морок, который мучил Валерия каждое утро перед пробуждением. На мгновение ему казалось, что всё, что привиделось, есть на самом деле. Сейчас он распахнёт веки и увидит русую голову сына. Но только слёзы застилали глаза.
Тварь, которую он посадил на цепь в подвале, забрала Сашеньку. Жизнь в одночасье обернулась рисунком на витрине, в которую бросили камень.
Каждое утро Валера пробуждался так, будто выкапывал самого себя из глубокой могилы. Встав, шатался, как с похмелья. Подходил к настенному календарю и перечеркивал очередной день жирным крестом. Примотанный на бечеве красный карандаш болтался рядом, словно висельник.
Месяц кончался. Кресты перечеркнули всю страницу. Переверни назад – увидишь ровно такой же карандашный погост. И дальше, Валерий знал, начнётся ещё один. С самой смерти жены и сына не было дня, когда наваждение оставило
