что вы знали об этом. Соседи видели вас в его мастерской. Но никто ничего не говорил об агенте вашего брата.
– Спросите его сами.
– Спрошу.
– И спросите, почему он хочет оклеветать меня.
– Хорошо, – следователь кивнул, нахмурился. – А хотите спросить его об этом сами?
– Что?
– Лицом к лицу. Глаза в глаза, – на его лице снова заиграла улыбка. – Пожалуй, это хорошая мысль. Как вы думаете?
– Никак, – честно призналась Габу и снова невольно посмотрела на фотографии убитых братом людей.
В основном это были девушки. Сначала Габу догадалась об этом интуитивно, затем подтвердила догадку, просмотрев все фотографии. Следователь ушел, оставив ее одну. Она не знала, наблюдают за ней или нет, хотя это было и неважно. Все снова было как в тумане. Особенно рисунки брата, смотревшие на Габу с далеких стен мест преступлений. Рисунки, сделанные кровью его жертв.
– Почему? Зачем? – спросила она, когда следователь привел к ней брата.
Пилс сидел за столом напротив нее. Руки его были скованны наручниками за спиной. Следователь стоял в стороне, всем своим видом желая показать безучастность. Габу не моргая вглядывалась в глаза брата, ожидая ответа. Тишина начинала действовать на нервы.
– Ответь мне, черт возьми! – закричала она, впервые за весь день осознав чудовищность происходящего.
Пилс закрыл глаза, запрокинул голову и начал насвистывать мотив песни, которую пела им мать, когда они были детьми. Габу почувствовала, как холод заполнил живот, попал в кровь.
– Замолчи! – прошептала она. – Не смей! Слышишь? – холод добрался до губ, парализовал голосовые связки. Теперь Габу могла только смотреть и слушать…
А Пилс продолжал насвистывать знакомый мотив, уносясь вместе с этой мелодией в свое далекое, нелюбимое детство.
Глава третья
Мать улыбалась ему. Эта выцветшая, некрасивая мать, которую ему никогда не хотелось нарисовать, потому что, каким бы хорошим ни вышел рисунок, она все равно не поймет его, не оценит. Никто не поймет, даже младшая сестра. А ведь они – малани! Они должны быть более глубокими, более мудрыми, открытыми чувствам. Особенно здесь, в подводном городе. Среди плесени и деградации. Среди ржавых конструкций и распада. Пилс не знал, почему ему хочется рисовать именно это, но целые дни тратил на то, чтобы отыскать грязь своего родного города, о которой знали все, но никто не хотел об этом говорить, никто не хотел смотреть на это, как бы талантливо он ни изображал реальность. И Пилс не мог этого понять. Не мог принять всех этих отрицавших действительность людей, включая младшую сестру, так сильно напоминавшую мать – женщину, которая выцвела и увяла, принеся себя в жертву своим детям. И дети приняли от нее эту жертву.
Пилс не знал, понимает ли это Габу, но он понимал и думал, что когда-нибудь сестра вырастит, родит детей и повторит судьбу своей матери. А он… Ему останется найти такую женщину, как мать и повторить судьбу своего отца – сбежать при первой трудности, растаять в толпе, предать. Стать тем, кого он ненавидит. Или притвориться, что стал… Для мальчика, недавно
