толпа.
Все, что остается Доре, – ждать. Кафе поблизости спасает от неминуемой простуды. Тепло, уютно, пахнет ванилью. Улыбчивая официантка. Чай с чабрецом обжигает. А те, за окном, похоже, совсем не берегут своих глоток. Да и зачем их беречь, если ты юрист, хирург, банковский клерк или чокнутый певун с Ютуба? Очереди, очереди…
Никто не придет и ничего не даст просто так. Желающих много, и побеждает не тот, кто тихо мечтает, а тот, кто действует.
Глава пятая
Казалось, тщедушный Слонов, получил свою фамилию в насмешку. Возможно, его далекий предок и походил на титана саванны, но постепенно родня выродилась в почти что пигмеев. Генеральный продюсер был мал ростом, словно его еще в детстве прибило деревянным ростомером: блестящий череп сверху изрядно приплюснут, зато затылок костист и могуч. Лицо гладко выбритое, без наждака модной щетины. Губы притягивали женственной красотой – четкой волной верхней и детской припухлостью нижней. Рот, созданный для поцелуев, – девичья мечта.
Слонов сидел в центре. За небольшим столом, справа и слева, пристроились еще двое из отборочной команды: немолодая женщина с усталым взглядом, который прятала за дымчатыми каплями очков, и слащавый вылизанный тип с «помпадуром» на голове.
Проводник в дредах позвал Нину в комнату, а сам по-кошачьи подкрался к Слонову со спины и что-то шепнул на ухо. Тот коротко кивнул и сделал жест, приглашающий претендентку на середину воображаемой сцены.
Она вышла.
– Нинон Шербет.
Слащавый откинулся в кресле, скрестив руки на животе. С нескрываемым интересом уставился на центнер, затянутый снизу в джинсы, а сверху упакованный в коротковатую толстовку с капюшоном.
– Вам сколько лет? – уточнил, скривив краешек рта.
– Тридцать семь. Мало? – ответила дерзко. Откинула упавшие на лицо пряди. Взглянула на головастого босса, как обожгла. Решила, что петь будет для него, а остальных будто и нет.
– Прошу вас, – мягко картавя, предложил Слонов, сразу расположив к себе строптивую конкурсантку. – Что будете исполнять? – добавил, разглядывая ее с интересом – цепкий взгляд из-под густых бровей.
Обычно резкая, не знавшая смущения Нинка потупилась. Одернула толстовку. Да уж что ей прикроешь…
Опустила голову. Густые пряди снова занавесили глаза. Пальцы в замок, руки опущены. Нет. Не волновалась. Просто не знала, куда их деть. Размахивать сейчас не к месту. Не та песня…
«Ой, да не вечер, да не вечер…»
Начала робко, словно двигаясь на ощупь. Так где-то в глубине земли зарождается родник, несет воды по глухим подземным коридорам и вдруг вырывается к свету. Звонкий, чистый. Льется, не уставая, превращаясь в реку. Широкую, неудержимую, мощную… Пела легко, раскатисто: «Ой, пропадет, он говорит, твоя буйна голова…»
И вдруг голос стал тихим, невыносимо щемящим, нежным вроде мать над колыбелью
