Раньше всегда помогал им коляску поднимать по ступенькам, играл с малышней на площадке, пока дед ему не запретил.
– Почему запретил, что-то случилось? – оживился Зигунов.
– Да. – Республиканский хмыкнул и принялся аккуратно складывать листы обратно в папку. – Случилось. Пацан забрал из дома набор статуэток фарфоровых – типа балерины маленькие такие, там на верхней полке в комнате стоят, видели? – Петр утвердительно кивнул, семь хорошеньких статуэток танцовщиц, раскрашенных в цвета Дега, сразу приметились его глазу, привыкшему искать прекрасное везде, где можно, в неприглядной ментовской реальности. – Ну так вот, – продолжал опер, – он этих «куколок» своим друзьям со двора раздавал! Красовский, говорят, просто в ярости был, когда эти фигурки обратно у детей отнимал, опять-таки угрожал расправой.
– Да, дедуля мастер был врагов себе наживать… Интересно, что заявление никто не… А, Чигаркин!
В прихожей послышались щелчок замка, возня и пыхтение, а через секунду на кухню ввалился отдувающийся оперативник.
– Поговорил я с дворником, – отдышавшись, начал он на немой вопрос старшего оперативника, – если можно так сказать. Ни хрена он не видел с десяти до полудня, кроме бутылки и стакана, как и последние три дня. Вообще народу дома в это время почти не было, все на работе, мамашки с детьми на прогулке. Красовский вообще вел замкнутый образ жизни, ни с кем не дружил и плотно не общался, кто он такой и чем занимается, в подъезде знали единицы. Внука его знали лучше, в основном благодаря детской площадке, говорят, хороший парень был, что тут скажешь… Ух, набегался я по этажам, никакого спортзала не надо…
Чигаркин пригладил седой ежик и принялся обмахиваться листами протокола, аккуратно сложенными на кухонном столе. Республиканский, глядя на это, едва слышно зашипел, но не сказал ничего. Злиться на толстяка-напарника было бесполезно, это он знал по опыту, в ответ он только примирительно улыбался и продолжал вносить вокруг себя тот постоянный маленький беспорядок, от которого у Республиканского начинал дергаться левый глаз и возникала непреодолимая тяга кого-нибудь пристрелить.
Чигаркин, давно разменяв пятый десяток, до сих пор сидел в капитанах. Начальство не любило его, то ли за какие-то диссидентские выходки в прошлом, то ли за чересчур мягкий характер, ходу ему не давали, а в последние годы все пытались отправить на пенсию из-за лишнего веса и вообще несоответствия нормативам. Зигунову как начальнику отдела по раскрытию убийств и других тяжких преступлений против личности – или «убойного отдела» – не раз приходилось защищать подчиненного перед высоким начальством, спасая от увольнения, и тут было за что бороться – как оперативник Чигаркин был просто бесценен.
Разговорить молчуна, войти в доверие, собрать информацию – тут ему не было равных. В разговоре с веселым толстяком-добряком многие теряли осторожность и болтали лишнего, а уж он ничего никогда не пропускал и не забывал. Ну и конечно, за столько
