не свойственно. Это был тревожный признак усталости, когда ему нужно было набраться сил не только ото сна, но и от присутствия жены, тишины, полумрака и немного виски в бокале, сидя перед их небольшим камином. В такие минуты Анна-Мария сидела на диване позади его кресла, в умиротворенном безмолвии вышивала или шила, на что она была очень талантливой. При определенных усилиях и положительной энергии она могла бы стать выдающейся мастерицей пусть не на страну и не на Европу, но на свой город Оденбург точно. Однако ее счастьем было сидеть за креслом мужа, шить ему модельный пиджак, аналогов которому не было, или же себе немного экстравагантное, но не лишенное женственности и утонченности платье.
Вильям не любил делиться тем, что происходит у него на работе, точнее работах. Бог знает, чем он занимался, кажется, он был заведующим ирландским пабом и цирюльней, выпускавшей в мир мужчин сражающих наповал неискушенных девиц своими бакенами или новомодной стрижкой. Были у него связи в банке или он там имел небольшой пакет акций, она точно не знала, да и особо никогда не интересовалась. Просто связывала воедино те крупицы информации, которые слышала от них. Делала это без какого-либо умысла, просто Агриппина имела цепкую память и природный дар структурировать знания в голове, будто по полкам, папкам и подпапкам.
Анна-Мария тихонько погладила мужа по руке. Она очень его любила, но выражала любовь спокойно и чутко. Эта семейная пара производила впечатление оптимистичных и верных своим убеждениям людей с сильным характером, правильными манерами и уважительным отношением к людям из любых слоев общества. Нужно признать, что на это нужна недюжинная смелость, непреклонный оптимизм, открытая душа, но с верными стражами вокруг – манерами, верой и уважением себя как личности. Никто не мог пробраться в их душу, если они того не хотели. Если на них шли с оружием – они вступали в дипломатичные переговоры, а иногда и в бой. Бои часто происходили тогда, когда их горячо любимые и, благо, далеко живущие родственники пытались указать на прекрасную дорогу в будущее, которую, по их мнению, Анна-Мария и Вильям не видели, как слепые котята. У них уже наготове была тяжелая артиллерия для отражения атак. И пусть они выходили с поля боя растрепанными, но все же воодушевленными победой, когда их тетеньки, дяденьки, бабушки, кузены и даже внучатые племянницы бежали с места битвы с громкими возгласами о том, что еще вернутся и покажут-таки, как надо жить.
Агриппина на все эти семейные сцены смотрела достаточно близко, но и на безопасном отдалении, будто сидела в первом ряду театра. Она посмеивалась и находила в этом какое-то самозабвенное удовольствие, как при просмотре динамического фильма.
Родные же Агриппины жили далеко, некоторые в этой стране, другие рассеялись по миру вплоть до Аляски. Агриппина однажды гостила там и была под большим впечатлением от мощи и силы стихий. Открытые в своих побуждениях, ее родственники устроили такой радушный прием,
