позвонить по телефону в стационарной будке около закусочной.
Присаживаясь на свободное место, он скучно произнес:
– Ещё пару минут.
Никто не ответил на это, остальные трое продолжали разговор за жизнь:
– Вчера, моя жена чуть не застукала меня с секретаршей прямо в парламенте, вот был бы цирк.
– Что, не можешь позволить себе уединиться секретаршей в мотеле?
– Я в мотеле и уединялся, кто же знал, что жене захочется прийти ко мне в парламент.
В этот раз смех был несколько сильнее, после заговорил наевшийся толстяк:
– Хочу купить это заведение.
– Сначала тебе надо его продать.
– А… Я забыл.
Некоторое разочарование мелькнуло на лице уставшего от жизни толстяка. Ему уже нечего было покупать, всё и так его, всё без исключений. Потрепались ещё пару минут о том, о сем, после чего Питт, посмотрел на свои неприлично дорогие часы, какие были только у него и у одного очень известного актёра.
Немного торжественно, что не перебивало его скуки в голосе, он произнес:
– Господа, я вас поздравляю, у нас больше нет врагов.
Опять никто не удосужил его ответом, продолжили обсуждать насущные проблемы. И только небо за окном становилось все серее и темнее. Ему уже не суждено было стать синим, оно ещё само не знало этого, и лишь смутно догадывалось, принимая бледно-пепельный оттенок.
В этот момент, другая часть планеты, где обитал вечный и заклятый враг, уже была выжжена дотла ядерным оружием. Уничтожены все сколько-нибудь крупные города, военные силы заканчивали зачищать ничтожные остатки противника. И сейчас уже мало кто вспомнит название той страны, слеповатая память о которой теперь лишь искаженное название в школьном учебнике средней школы по истории.
Глава 4. Среда
Я брёл под электрическими лампами вдоль бетонной стены, вдыхая мерзкий смрад жизни, который поднимался с земли. Я лениво ловил руки, которые ко мне тянулись со всех сторон. Своими мыслями я был далеко, и даже не особо обращал внимание на весь спектр красноречивых взглядов, рукопожатий, молчаливого одобрения или сочувственного сострадания. Все это скользило вокруг меня, а я проплывал через это дальше. Все чаще я стал анализировать прожитое, вспоминать минувшие дни, и задавать себе вопрос: верно ли я потратил каждый день своей жизни? Но больше всего меня беспокоил другой вопрос: можно ли прожить не верно?
Протяжное железное эхо прокатилось где-то сверху, я поднял глаза в вечный мрак над электрическими лампами.
Я прожил всю жизнь под бетонными сводами с желтым электрическим освещением, и чего-то другого я не видел. Все мои знания о фабрике фрагментарны и неточны. Где мне не хватило информации, я добавлял свою фантазию. Нельзя доверять ничему, кроме своей фантазии.
Фабрика разбита на бесконечные цеха, выходящие в общую артерию для прогулок. Множество свай шириной в несколько метров улетают в своды крыши, которая тает в абсолютной
