style="font-size:15px;"> ах, как приятно сейчас вообразить,
какой от них мог быть запах!.. –
слегка развивающимися на ветру,
шедшую по мостовой со своей собакой
Я даже толком не видел ее лицо –
только сверху, –
но она была восхитительна,
и я вспоминал о ней все время,
с тех самых пор, как угодил на фронт,
сожалея,
что так и не встретил ее на улице,
не заглянул в глаза,
не познакомился,
не узнал ее имени
С ужина во фляге сохранились остатки холодного кофе,
точнее, чего-то отдаленно его напоминающего,
я сделал глоток,
ощутил осадок на языке
и с горечью подумал о том,
как устал от этой безвылазной грязи и вони промозглых окопов,
горелой земли, выжженной бесконечными артиллерийскими обстрелами,
заваленной разлагающимися, изуродованными в ее осенней жиже трупами,
лишенными раз и навсегда той уютной, домашней жизни,
которой уже не будет
ни у них,
ни, скорее всего,
у нас всех, оставшихся здесь
в ожидании удара превосходящих сил противника,
к тому же прекрасно умеющего вести боевые действия в этих условиях
и никогда не отступающего до последнего солдата
Я не понимаю,
зачем было в течение нескольких дней
бросать в лобовую атаку,
на хорошо укрепленные,
утыканные пулеметными расчетами позиции врага,
свои подразделения
и тем самым перебить почти два полка,
в первой волне которых было много опытных,
давно воюющих солдат и сержантов,
заваливая их трупами все поле от наших до вражеских окопов,
при этом не нанося последним никакого, хоть сколько-нибудь значимого урона
Стоны и крики до сих пор слышатся оттуда,
разбавляемые только отдельными,
эхом разносящимися выстрелами снайперов,
из-за которых мы оставили всякие попытки кого-нибудь отыскать и спасти
Я не понимаю, за кого мы воюем
и почему должны из-за чьих-то разногласий
найти последний приют в этой никому не нужной земле,
ненавидеть и убивать людей,
которых мы даже не знаем,
и чья нация у меня всегда вызывала глубокое уважение?
Первые месяцы,
оказавшись на передовой,
я никак не мог к этому привыкнуть
и просто бежал вперед,
падал,
полз,
