анонимки, – объявил радостно Славка.
Маэстро обвел взглядом комнату: решетчатые окна, пульты расставлены вдоль стен.
– На кого кляузу строчишь?
– Представь себе, на тебя, – ответил представитель приемки. – Только ты в силу слабого образования не видишь разницы между кляузой и анонимкой. Первопечатник Иван Федоров книги свои анонимно выпускал. И памятник ему ты можешь рассматривать, как памятник первому анонимщику, но никак не кляузнику.
«Анониму», – мысленно поправил его Маэстро, не встревая в разговор.
– Напортачили вчера.
Вслушиваясь в разговор, Маэстро понял, что представитель приемки действительно «сочинял» на них докладную. И это поразило его.
В буфете было прохладно и пахло боржоми и консервированными томатами. За стойкой трудилась девушка с оголенными худыми руками. Личико у неё было свеженькое, с особенной матовой кожей. Такие можно увидеть в молочных магазинах у молоденьких продавщиц. Когда она хмурилась или улыбалась, то личико морщилось, и появлялась складочка у рта, и получалось точно сложная жизнь прожита, и мудрость во лбу наморщенном и складочке у рта.
– Наденька, – сказал Славка с ухмылочкой, – бутылку холодненькой.
– Холодной нет, – ответила девушка.
– А кто у вас холодильник отнял?
– Никто, он выдохся.
– Ну, такую давай.
Они отошли в дальний угол, к окну.
– Избалованы они тут, – сказал Славка. – Сто мужчин и одна девушка. Отвечает лишь в силу служебной необходимости, а останови её в нерабочее время, взглянет как на телеграфный столб.
Комната буфета была велика, но посетители переговаривались из разных концов и впечатление от размеров пропадало.
Длинный испытатель появился в дверях и ему закричали:
– Привет Михвас.
– Здорово, кум.
– Кому кум, – отвечал не сердясь испытатель, – а кому и Кумыцкий Михаил Васильевич.
– А мне, – засмеялся военный, сидевший за отдельным столиком, – и просто Михвас.
– Кто это? – шепотом спросил Маэстро.
– Кумыцкий. Здешняя знаменитость. Кудесник, золотые руки, собачий нос.
Жил-поживал себе беззаботно и весело, пока жену у него из-под носа не увели. Такую грех не увести. Красивая женщина, и ужас в том, что не уехала никуда. На площадке торчит.
Маэстро внимательно взглянул, а венный спросил:
– Как жизнь молодая?
– Отлично по производственным показателям, – ответил испытатель, – и отсутствует по личным. На танцы третью субботу не хожу. А твой половой вопрос?
– Крашу, – огорченно вздохнул военный. – Сохнет проклятый. В коридоре волдырями пошёл. Перекрашивать нужно.
– А почему не паркет?
– Сразу видно: холостяк. В нашем-то климате. Только крашенные. Протёр тряпочкой
