отвратительно, поэтому в перерыве Пальцев остановил Паромова и поинтересовался:
– Как думаешь, достаточно или еще десяток кругов добавим?
– В самый раз, – запыхавшимся голосом ответил Паромов.
– Ну, тогда иди в казарму и остальным скажи, чтобы тоже готовились, но завтра.
И Пальцев ушел домой, унося с собой вещественное доказательство – канистру с пивом. Куда делось пиво потом доподлинно неизвестно, но на следующий день, отдавая старшине пустую канистру Пальцев нехотя говорил:
– И что вы в этом пиве находите. Дрянь полная. Вылил я его за территорией училища.
Старшина с пониманием и серьезным видом кивал, приговаривая:
– Так и я его не очень жалую. Так, баловство одно.
– Ладно, старшина, – продолжал Пальцев, – в конце концов ничего такого не случилось, а вот в казарме еще много чего подкрасить надо, да туалеты как следует вычистить. Поэтому загрузи молодцов по полной, чтобы они про пиво и думать забыли.
Так и спасал Пальцев заблудшие души, заодно, привлекая их к ремонту в казарме.
В день выпуска из училища к Пальцеву подходили, уже ставшие лейтенантами, выпускники, коих он когда-то называл подлецами и негодяями, и благодарили его за то, не выгнал их.
– Вот, если твои будущие командиры напишут в училище благодарность за твою службу – тогда я буду точно знать, что правильно тебя не выгнал, – отвечал он строгим голосом, но с грустной улыбкой, понимая из своего опыта, какая нелегкая доля ждет этих молодых ребят.
Не учебой единой
Андрей Петрович Добров, высокий, слегка располневший мужчина лет пятидесяти, стриженый наголо только что проводил посетителя пришедшего примерно полчаса тому назад к нему в офис и теперь вытирал платком пот со лба, думая при этом: «Какой, однако, мошенник. Если бы не мое светлое прошлое, наверняка бы, облапошил». Посетитель просил деньги на благотворительный проект, обещая, что в скором времени тот превратится в коммерческий и они оба получат навар, а потом еще и удачно продадут этот бизнес.
Поминая свое светлое прошлое, Андрей Петрович имел ввиду военно-политическое училище с артиллерийским уклоном, которое ему удалось закончить, несмотря ни на что. А повествование только что ушедшего напомнило его первого командира отделения, поступившего в училище из армии и рассказывавшего, поначалу, жутко интересные истории, из своей армейской жизни, пока его окончательно не раскусили. Фамилия его была Шмулян. Он приехал в училище в форме десантника, что уже вызвало восхищение его личностью у поступающих с гражданки. А его рассказы о перипетиях армейского пути наносили незабываемый удар по еще не сформировавшейся психике.
Добров вспоминал, как глотая юношеские слезы слушал героические истории Шмуляна: про полночной чартер Кировоград-Кандагар-Кировоград, доставивший десантников на спецоперацию, по итогам которой количество душманских трупов только немного не дотягивало до цифры всех их все потерь за десять лет войны в Афганистане;
