все эти одинаковые на вид пляжные хазы уже сливались воедино, в результате лишь выше крыши перепутанных адресов, раннеутренних шмонов невиновных, незадержаний беглецов, которые и через улочку просто могли смыться, либо вниз по какой-нибудь лестнице общего пользования. Расклады ярусов на склонах, переулков, углов и крыш творили топографию касбы, где легко можно быстро затеряться, такую местность, где партизанские навыки загуменщиков стоили дороже любой твердости характера, архитектурную разновидность неопределенности, иллюзию, которая, должно быть, до того завладела всей его карьерой, что его вообще сюда отрядили.
– В те поры ситуации, – долбил в одну точку Зойд, все эти годы спустя, – отношения, в том доме еще как запутывались, с более, а также менее временными любовными партнерами и сотоварищами по сексу, вечно какая-то ревность и мстя творится, плюс сбытчики веществ и их посредники, да и агенты, считавшие, будто они под прикрытием и сейчас их цапнут, пара-трешка политических в бегах от той-иной юрисдикции, тусня туда-сюда в немалой мере – вот что там было, не гря уж о том, что ты себя ведешь так, словно это все твой персональный «Безопасный способ» с дятлами, кого-хочешь-выбирай, налетай, мы 24 часа открыты.
Они сидели за столиком в глубине ресторана «Винляндских рядов», Зойд, после многого недосыпа, решив, что в конце концов объявится. Заказал он «Натуральную Энчиладу Особую», а Эктор – суп дня, протертый цуккини, и вегетарианскую тостаду, по прибытии коей принялся разбирать ее на кусочки и собирать вновь в некоем ином виде, определить который Зойд не сумел, однако для Эктора в нем, похоже, был смысл.
– Ты гля, гля еда у тебя, Эктор, что ты натворил?
– По край-мере я ее не разбросаль по всему заведенью, включая свою рубашку, будто на парковке. – Да, верняк с неким упором сказано, и это все после того, как они на двоих разделили, может, и немного, но все ж парковку-другую, даже кое-какие приключения на оных. Зойд догадался, что в некий момент после их последнего сходнячка Эктор, словно бы от бури, надвигающейся на горизонт его жизни, принялся все заносить в дом. Застряв на много лет в поле на уровне ГС-13[13] из-за своей принципиальности, он поклялся – думал Зойд, – что выйдет за ворота пораньше, не успев даже стать каким-нибудь cagatintas[14], бюрократом, что даже срет чернилами. Но, должно быть, какое-то дельце себе сварганил, может, слишком холодно ему стало – пора и распрощаться со всеми этими пристально озираемыми парковками на милости тамошних стихий и законов вероятности, и здравствуй ГС-14, а мир снаружи кабинета пускай остается в удел публике, что лишь начинает карьеру, такие его сильней оценят. Очень жаль. Для Зойда, кто и сам подвержен тяге лезть на рожон, это долгое неповиновение было самым убедительным коммерческим доводом Эктора.
А вниманию Эктора утром федеральные компьютеры не представили того, что переулки сегодня все отведены региональному
Канцелярская крыса, чернильная душа
