можно видеть картинку. Когда включались рекламные паузы, птицы, голосами потусторонней чистоты, пели им в ответ, а иногда и без пауз. Саша на крыльце задерживалась еще надолго после темноты, вязала, просто сидела, разговаривала с Хабом или соседом, ни единого шоссе не слышно, хотя посвист пересмешников в кронах разносился не на один квартал, тонкий, чистый, ребенку прямо посреди него заснуть возможно…
За годы с тех пор, как она отчалила с поверхности повседневной гражданской жизни, Френези превратила в настоятельность, а то и в ритуал, когда б дела ни приводили ее в Л.А., выезжать восточнее Ла-Брии, прямо в те жилые кварталы на плоскости, меж бледных, смазанных коттеджей с крышами, как у шале, и гавкающих собак и газонокосилок, чтобы снова обнаружить то место, и объехать квартал на низкой, как это делало ФБР все ее детство, разыскивая Сашу, но никогда ее не видя, ни единого разу ни во дворе, ни через окно, пока при одном таком визите под навесом не возникла новая машинерия, и трехколесный велик из флуоресцентной пластмассы, и набрызг игрушек на газоне перед, и ей не пришлось идти извлекать выгоду из большего числа услуг, нежели рассчитывала, чтобы только выяснить, куда переехала ее мать – в маленькую квартиру, как оказалось, совсем невдалеке. Почему? Держалась ли она за дом, сколько могла, надеясь, что Френези вернется в родное гнездо, но однажды, под бременем слишком многих лет или потому что обнаружила про дочь нечто фатальное, махнула на нее рукой наконец, просто сдалась?
Веруя, что лучи, выходящие из телеэкрана, действуют как веник и выметают из комнаты всех духов, Френези чпокнула Ящик и проверила номенклатуру. Немного погодя – повтор неувядаемых любимчиков мотолегавых «ДоПКов». Она почуяла приток крови, влагу предвкушения. Пусть разоряются мрачные феминисты, Френези знала: живут такие женщины, на этом свете, кому выпало, как и ей, сходить с ума по мундирам на мужчинах, на автотрассе их развлекают фантазии о Дорожном Патруле Калифорнии, им даже, как планировала сейчас делать она, нравится мастурбировать под повторы Понча и Джона по Ящику, так и что с того? Саша полагала, что ее дочь «заполучила» этот мундирный фетиш от нее. Странная мысль даже для Саши, но со времен своего первого Парада роз до нынешнего времени она в себе ощущала фатальность, беспомощную тягу к образам власти, особенно мужчинам в форме, спортсмены ли они живьем или в Ящике, актеры в фильмах про войну всех эпох, или метрдотели в ресторанах, не говоря уже про официантов и уборщиков посуды, и более того, она верила, что тягу эту можно передать, словно бы эдакой разновидности соблазнения и посвящения в темные услады общественного контроля требует некий Космический Фашист, вплетенный в цепочку ДНК. Задолго до того, как на это ей понадобилось указывать какому бы то ни было другу или недругу, Саша сама пришла к той тягостной возможности, и пришлось с нею иметься, что все ее противодействия, сколь бы справедливы и правильны ни были, любым формам власти, на самом деле акты отвержения того опасного морока, что подползает с закраин ее зрительных долей всякий раз, когда мимо маршируют войска,
