Ночь: чиркают бледные конусы света фар во мраке, бегут гусеницами красные и белые огни.
Это движение беспокоит. Куда они спешат? И почему бы мне не оторвать глаза от этой каменной стены, увенчанной поверху скалой, как гребешок на шлеме римского воина? Почему бы не перевести взгляд вниз, на бухту и мелко дрожащую воду? Но снова и снова хочется смотреть на эту вечно живую ла страду.
Меня здесь, в «Атлантиде», давно знают (и Джоззи тоже). В конце-то концов, наше хозяйство – в моем лице – помогает им составлять и пополнять винную карту, и далеко не только из своей линейки, а из остальной Италии и всяческой Испании и прочих. И поэтому у меня как бы уже своя комната в отеле, на четвертом этаже, с относительно большим балконом и совсем не за ту цену, что прочим (здесь вообще-то пять звезд, и это недешево). Бываю тут минимум раз в две недели. Ко мне привыкли. Я даже не считаюсь русским, или по крайней мере я не из тех русских, которые тут, похоже, оккупировали половину пляжей острова. Я сицилиец.
Русские – народ своеобразный. Друг друга приветствовать за пределами родины не спешат, затем, что ли, ехали? Но постепенно – присмотревшись – могут. Вот и я совершенно не спешу ходить вдоль рядов загорающих и извещать их: свой я, свой. Тем более что они уедут, приедут новые, а я останусь.
Вот я лежу на пластиковом шезлонге, укрытом полотенцем, у самой воды; песка в этой части острова нет фактически нигде, только галька, зато есть аккуратный дощатый помост и зонтики (пять все же звезд).
У меня слева – парочка; вот весьма эффектный мужчина, цезарианский профиль – переносицы нет, нос начинается выступом вперед прямо от лба, линия его после горбинки идет резко вниз и еще чуть надламывается у самого кончика: лезвие топора. Седые мокрые волосы, бесконечно радостная и чуть ядовитая улыбка, серьга в ухе, и рука, протянутая к бедру лежащего рядом молодого человека. В общем, совсем не итальянец, а ярко выраженный голландский пидор. Даже если он, скажем, немец.
Я со своим конским хвостиком светлых волос тоже, наверное, вписываюсь в картину, но хоть сережки в ухе нет.
А справа… а как вы думали. Огромная наполеонистая шляпа с заломленным краем (это модно), черные очки в радужной оправе – да, да, это дама – и толстое пузо. Такое же пузо у чуть озабоченного мужика рядом, он смотрит в свой мобильник и тыкает его, будто наказывая. Потом все же подносит к уху: «Алё, пацан, я в Таормине».
И тоненький голос от лесенки, ведущей с нашего помоста в теплую воду бухты: «Мама, меня стреканули».
Стреканули – это у нас какой диалект? Тамбовский? А вообще надо бы поплавать и заодно порезать молодецкими ударами руки этих медуз. Хватит им тут веселиться и стрекать… хм-м… в общем, обижать детей, все равно через месяц, в октябре, купание заканчивается.
Но плавать лень, я смотрю через темные очки на чаек; они кричат так, что не поверишь, что это птицы. Чайки колесом кружатся над водой, чиркают по ней, как гидропланы, триумфально взмывают с повисшей серебряной змейкой в клюве. Полный восторг даже для рыбы – я лечу!
В
