А что ты скажешь собравшимся у твоего смертного одра?
Возраст художницы плохо гармонировал с такими симптомами, и она неопределённо пожала плечиками:
− Прощайте… милые мои. Не держите зла!
− А я, умирая, скажу всем, с ядовитою улыбкой на синеющих губах: «До скорой встречи, дамы и господа!»
− Ты человеконенавистник?
− Я не нахожу повода любить глупое человечество, и я нисколько не боюсь смерти! − молодой человек сказал это с такой помпой, будто умирал, как минимум, четыре раза. − Смерть − это всего лишь переход в новую химическую формулу. В Бразилии к смерти относятся с юмором, − рассказчик заранее улыбнулся. − На одном из надгробий было написано: «Здесь покоится Панкрацио Хувеналес. Он был примерным мужем, отличным отцом, но плохим электриком».
Девушка захихикала, нарушая святую патриархальность общественной усыпальницы.
− Отыскать зерно истины в смерти − мечта каждого философа. Смерть…
− Так, Веня, давай мы лучше о жизни, − опасаясь, чтобы это скорбное слово не материализовалось, предложила Лена.
Бродячий прохиндей растянул губы:
− Супружество с жизнью заканчивается на кладбище.
− Всё. Ни о жизни, ни о смерти − ни полслова, − собеседница ударила умника кулачком по руке, − лучше о любви.
− Любовь − это восторженное тремоло банальности или сумасшествие по согласию.
Художница, вздохнув, покрутила головой, что в переводе на русский означало: «Куда я попала?!».
Глава 23. Молодые люди в Озерках
…Вскоре парочка разместилась на берегу Нижнего озера, на скамейке, устроенной предприимчивыми любителями экзотического отдыха.
− У меня спецпредложение, − четвертовав лаваш, наливая ликёр в бумажные стаканчики, обратился Жульдя-Бандя к художнице. − Давай выпьем за покойников!
− За покойников?
− А что они нам плохого сделали?!
− Ничего, − согласилась та, оставив на лице лёгкую нить сомнения, − но пьют не за покойников, а за упокой их душ…
…По мере опорожнения бутылки разговор молодых людей обретал всё более приземлённые плотские формы, а взгляды, встречаясь, бесстыдно совокуплялись, пронизывая друг друга игривыми искорками желания.
− А глазки-то у тебя, Венечка, голубенькие, − заглядывая в очи своего нового знакомого, определила художница, оголив зубки.
− К остальному это не имеет ни малейшего отношения, − заверил тот, готовый тотчас опровергнуть всё, не касаемое цвета глаз.
− Блядские глазки, Венечка, − вынесла окончательный вердикт женщина и, будто бы нечаянно, обронила руку в то место, в котором глазками не пахло вовсе.
− Ни боже ж мой. Я чист, как изумруд, и в душе − святее всех святых, − Жульдя-Бандя пытался обременить лицо послушанием и кротостью, но фонтанирующее жизнелюбие напрочь отвергало чистоту и святошество. К тому же рука девицы утвердилась на том месте, к
