style="font-size:15px;"> * * *
Ох, неплохо поела! И девок послушала из соседних палат. Хохочут почем зря, обсуждают сиськи, письки, глазки, попки… То есть свое и детское.
И еще ждут передачек – и мужиков своих в гости.
Хихикают.
Конечно, если столько скрывать! Только хихики и лезут из тебя по капле с правдой. Здесь, в роддоме, наверное, еще круто. А на воле… представляю эти морды. Маман прям приходит в ней. Потом расслабляется, но приходит – в морде.
В маске.
Тому даст на лапу, этой, пошушукается с кем-то, закроет дверь – тогда и расслабляется. И то ненадолго. Как только речь зайдет о «подвигах», как она называет мою беспутную девичью жизнь, сразу темнеет лицом, хмуреет. А чо там было-то, спрашивается? Она брезгливо говорила о том, что я пила табсы, пойла, курила, сношалась, с кем ни попадя. Ну, норм человеческая жизнь-то. А ей – фу прям. Говорит про какое-то там «изнасилование». Меня ни тут, ни там никто никогда не насиловал! Я сама кого хочешь от… бу! Но она знай, свое, дескать, тебя изнасиловали, избили, нашли на скамейке в парке без сознания тем летом, и ты решила рожать. Что может быть глупее, как тебя отговаривали, но ты все одно. Хорошо хоть, парень какой замечательный получился, а то что могло выйти после употребления всех этих наркотиков, страшно подумать!
Идише-мамэ.
Кипешит и кипешит.
Хлопает руками-крыльями.
Там она такая же была.
Но полегче было: она собой занималась все-таки, и это целит.
А я – собой.
И она сквозь пальцы смотрела.
Кормила до отвала то Каринку с Гео, то Пауля – того, правда, недолюбливала, но слов не говорила, и то хлеб.
Я ее пыталась выспросить про свое – а мало ли! Не, не понимает, о чем речь. Называю имена – она: «не знаю этих ублюдков и знать не хочу!» Ментами грозит. Менты – это вроде как полиция. Здесь еще есть такое.
А, вчера!!! Такой здесь есть медбратик, Сергея напоминает. Гузку, конечно, я не видела – все в халате расхаживает, бумажки пишет, да и не медбрат, скорее, а студент. Так вот, пришел на осмотр-опрос (он не осматривает, точнее сказать, спрашивает и записывает, себе в графы чот проставляет там), а я ему – сходу: знаешь, ты так похож на одного парня, можно, я тебя обнимать буду каждый раз при встрече? Хмыкнул: а мы что, на ты перешли? А у нас все на ты. Я не знала, что надо на вы.
Так и сказала.
Он говорит, не положено врачам с пациентами, вот при выписке, так и быть, обнимемся. Хохочет тож, пошел медсестрам шептать. Конечно, стыдно! Если не взаправду – все стыдно. Понимаю. Бедняжечка мой, зовут его как-то вроде «Петр Вадимович», ваще не Сергей. Да ладно. В понедельник обещали выписать, вот и обнимемся. И то хлеб.
Чот я много о хлебе. Лежит тут, сероватый такой, а я черно-черный люблю, такой, темно-темно-коричневый дочерна. Мне Карни таскала от маман, та пекла – вкуснотень ох… нская!
Все больше вспоминаю,
