на улице дождь. А на улице грязь.
Сгорела свеча… Но всё так же дыша,
Над смертью её пламенеет душа,
Дрожа от волненья, грустя и смеясь.
А на улице дождь. А на улице грязь.
Сжимаются чёрные пальцы в замок.
Но, вырвавшись, снова горит огонёк,
Дрожа от волненья, грустя и смеясь.
А на улице дождь. А на улице грязь.
Уж небо светлеет… И вот из-за туч
Прорвался ликующий солнечный луч;
В окно заглянул и спросил: «Что у вас?»
Огонь улыбнулся и, вздрогнув, погас.
1968
* * *
Пробрал меня ветер до самых костей.
Пришёл я домой и улёгся в постель.
Спокойно текла моей крови река…
И вдруг я почувствовал рядом врага.
Во тьме затаился невидимый враг –
Окутал меня одиночества мрак.
И мне говорит он: «О, мой господин,
Сейчас мы с тобою один на один.
Доверься – тебя никогда не предам.
Входи в одиночества сумрачный храм.
Чтоб спрятаться сердцу, есть мгла и гранит,
А душу – тоска ледяная схранит.
Пусть ветер завистливый бьётся в окно,
Никто не увидит нас – в храме темно.
Выкладывай всё, ничего не храни,
Никто не услышит нас – мы тут одни».
Вошёл в его храм я. И будто ослеп.
Сказал ему: «Это не храм – это склеп.
Боюсь я тебя и твоей темноты».
А он мне: «Не бойся, ведь я – это ты».
Так больно сдавил моё сердце гранит,
Горячую душу тоска леденит.
И я заметался, как пойманный зверь,
Ищу темнотою укрытую дверь.
И враг мой сказал: «До чего ж ты горяч.
Тебе тяжело – ты немного поплачь».
Взглянув в темноту, я ответил врагу:
«Я плакать от боли своей не могу.
Могу, забывая про гордость и стыд,
От счастья заплакать, по-детски, навзрыд».
И враг отступил. Всё же, мрачность храня:
«Бываешь ли счастлив?» – спросил он меня.
Очнулся я. Комната света полна.
И яркое солнце стоит у окна.
«Давно тебя жду», – мне оно говорит.
И я, как ребёнок, заплакал навзрыд.
1968
* * *
Из души моей потёмок
Глупый выскочил котёнок.
Кубарем скатился на пол…
Ножку стула поцарапал…
Почесал себя за ухом…
И погнался вдруг за мухой…
Побежал вперёд, назад…
Посмотрел во все глаза…
И, вполне в себе уверен,
Покатался на портьере.
Из души моей потёмок
Глупый выскочил
