Вот ближе к весне, под зимобор, волки с голодухи лютовать начнут. Тогда и опасаться надобно будет. А бурый хозяин, так тот и вовсе озабочен, чтобы место под берлогу сыскать. Если даже нос к носу столкнешься, отпустит. Главное тогда с перепугу глупостей не наделать. Не орать, не метушиться, а убегать и вовсе не приведи Господь.
Как-то рано утром Никита увидел лося. Огромный бык – рога в размахе не меньше двух аршин – задумчиво жевал осиновые листья. Мокрая шерсть лоснилась на круглом боку, а на лопатке белел длинный шрам. То ли от сородича получил рогом по неосторожности, когда за лосих дрались, то ли с хищником каким повздорил. Парень остановился, прижавшись плечом к гладкой и холодной коре. Взрослого лося лучше не сердить по пустякам. Говорят, они ударом копыта медведю череп проламывают, а волки берут верх лишь благодаря верткости, да и то навалившись кучей. Пока самые ловкие отвлекают, ужом вьются перед мордой быка, кто-то вцепляется сзади в скакательный сустав и рвет сухожилия. Или хищникам приходится дожидаться глубоких снегов: тяжелый зверь вязнет, проваливается по брюхо и уже не может отбиваться, а волков плотный наст держит.
Пока Никита любовался горбоносым великаном, тот повернул голову, окинул человека скучающим взглядом, а потом вроде бы неспешно скрылся в лесу.
«Эх, хорошо ему! Ни забот, ни хлопот. Поел, поспал… Главное, жить и выживать. А для человека не это ли главное? – подумал парень. – Наверное, нет… Иначе не отправил бы меня учитель за сотню верст».
В тот день, когда их уединенное лесное жилище посетили тверичи, Горазд зазвал Никиту в землянку, приказал сесть на лавку. Сам уселся напротив. Долго молчал, хмурился. Потом заговорил:
– Неспокойно у меня на душе, Никитша. Ох, неспокойно. Коли Михайло Тверской что-то замыслил – жди беды. Горяч Михайло. Горяч и взбалмошен. Ежели что в голову втемяшится – не выбить и чеканом. Еще отроком был, а уже все спорил с дядьями своими, сыновьями Александра Невского. Великого княжения алкал сверх меры… А я так думаю, нельзя тому много власти давать, кто за нее с родичами перегрызться готов, кто в Орду ездил поклоны бить, свой же народ обирал, чтобы данью ордынцев задобрить. С князем Андреем Городецким его ведь только владыка Симеон помирить сумел. А с Новгородом? Договоры заключал о дружбе и помощи, а когда нужда приспела на шведа войной идти, почему-то назад повернул, а с новгородцами вместе владимирский князь Андрей, сын Александра, ходил. Московским князьям, Ивану и Юрию, он не простил, что их отец, Данила Александрович, в Переяславле княжить стал после Ивана Дмитриевича. Ну а теперь, когда ему хан Тохта ярлык на великое княжение выдал, совсем совесть потерял. В открытую грозит. Против Москвы зубы точит. Того и гляди войной пойдет…
– Откуда ты все это знаешь? – поразился парень. Учитель не покидал лес много лет. Ну разве что иногда принимал проезжих гонцов. Так неужели из обрывков разговоров можно так дотошно выяснить все тонкости вражды и дружбы княжеской.
– Имеющий глаза видит. Имеющий уши слышит, – отвечал Горазд. –
