не старше самого Никиты, но горя и беды не нюхавший, а потому сохранивший детское восторженное выражение на лице. Второй – седобородый. Черные глаза пронзительно сверкали из-под мохнатых бровей. На щеке – шрам. Не такой причудливый, как у Горазда. Просто белесая полоска, выделяющаяся на загорелой коже.
Юноша замахнулся копьем.
К его чести, он попытался достать Никиту тупым концом оскепища[33]. Очевидно, несмотря на все случившееся, не воспринимал посох как оружие, а потому не хотел бить острием безоружного.
Двигался он медленно.
Нет, может, чтобы мастерового или купца с дороги прогнать, этого удара хватило бы. Но не обученного бойца, которого день и ночь гонял наставник, не знающий, что такое снисхождение к детским жалобам на потянутые связки и боль в натруженных мышцах.
Никита отвел древко копья полукруговым движением посоха.
Краем глаза заметил, что седобородый не собирается его атаковать, а, опершись кулаком о переднюю луку, с интересом наблюдает за их забавой.
– Ах, вот ты как! – покраснел и обиженно надул губы юноша. Перехватил копье для удара острием. Сверху вниз. Так бьют скорее охотники, чем воины.
Опять слишком медленно.
Пока он замахивался, Никита успел шагнуть вперед и ткнуть посохом в лицо противнику. Конечно, он не собирался убивать или калечить мальца (почему-то предполагаемый ровесник казался ему совсем зеленым, «сопливым», как говорится), а потому задержал удар, способный без труда сломать кость, в полувершке от переносицы всадника.
Этого хватило.
Испугавшись стремительно летящей ему в лицо деревяшки, юнец отшатнулся, безалаберно взмахнул руками и полетел через круп.
Только подошвы сапог мелькнули. Чистые – в грязь еще не становился.
В толпе захохотали. Не смогли горожане сдержаться…
– Ну, держись, грязный смерд!
Оказывается, первый сбитый с коня противник уже поднялся на ноги и теперь приближается, держа двумя руками меч. Клинок зло мерцал. Будто волк зубы показывает. Боярин кривился и пытался отереть щеку о богатый плащ. Но он забыл, что плащ окунулся в липкую жижу вместе с хозяином, а потому лишь размазывал грязь по лицу.
«Кто ж из нас грязный?» – невольно подумалось Никите.
– По спине бьешь, да? Обманом норовишь? – Поверженный в грязь удалец изо всех сил пытался разжечь в себе обиду и праведный гнев.
– Я первым не бил, – твердо отвечал парень.
– Да кто ты таков есть? Как смеешь дорогу боярину заступать?
Острый кончик клинка двигался вправо-влево. Похоже, этот дружинник не дурак подраться.
– Бабка твоя с медведем снюхалась, слышь, лапотник! – встал рядом с боярином юнец с копьем.
– Назад, Мишка! – тут же загремел с коня седой. Он не только не обнажал оружия, а даже пальцем к рукоятке шестопера не притронулся. Зато смотрел с неподдельным любопытством, примечая каждое движение.
«Наверное,
Оскепище – копейное древко.
