занятый человек, дома даже жена ругается каждый день почти… Дело до развода доходит.
– Девки, раз пошла такая пьянка, давайте чаю попьем и гостя за труды угостим чем Бог послал, – поменяла тему Христя.
– Одним чаем, однако ж, не обойдесси, Христинушка, гость-то у тебя знатный, не кажный день гармонисты пороги обивають, – громко заявила Полина.
Христя ушла на кухоньку суетиться в знак абсолютного согласия. Потом они долго сидели за чаем. Пропустили рюмочки три винца непонятной окраски и совсем похорошели для настроя на лирический лад. Само собой полились песни: старинные, современные, всякие. Анатолий Афанасьевич заслушался, подперев щеку ладонью, а где и подыгрывал тихохонько на гармошке, и пришла к нему мысль: остаться здесь, возродить семейский хор «Багульник» и вообще заняться культурой на селе. Сыну он не нужен, а жене – тем паче. Семьи путной уже нет, у каждого свои интересы, даже не помнит, когда все вместе собирались за ужином.
– Девушки, – обратился он к ним, – если начнем все сначала, пойдете петь в хор?
– Неужто ты, Анатолий, решил остаться у нас? – быстро сообразила Полина.
– Я подумал…
– И думать не надо, – перебила его Христя, – оставайся, без гармони шибко тоскливо стало на селе, будто жизнь замерла, нехорошо это. В русских деревнях всегда пела гармошка. Бывало, Афонька к вечеру-то со скотиной управится, руки помоет, утрется полотенцем старательно, выташит гармонику, сядет на крыльцо и такие задушевные песни начнет играть… А я в летнике готовлю ужин, картоху чищу, сковороду маслом заливаю и слушаю. Хорошо… Иной раз ругаешься на него, за день мало чего не бываеть, а тут заслушаешься, душа распахнется до слез, и все-то ему простишь, и жалко его так… всех жалко почто-то. Знал он, чем меня брать…
– Афанасий твой Анатольевич хорошо струментом своим владел, такие рулады выдавал, что правда, то правда. А как мы его просили в наш хор походить, всегда отнекивался, паразит, – с досадой промолвила Павла.
– Стеснялся он, – встала на защиту своего мужа Христя.
– Ежели ты у нас останешься, Антоха, мы тебя завсегда поддержим и обженим на веселой молодухе, – развеселилась Полина, – а вот насчет петь не знаю… Это ж силы нужны на сцене-то стоять.
– Э, будет вам скромничать, – засмеялся Анатолий, – кто тут плясал да частушки выкрикивал так, что на другом краю деревни было слышно? Кровь-то в жилах играет у вас, ох как играет!
– Кака кровь, одна марганцовка плещется, – возразила Павла.
– А чё, девки, может, и тряхнем стариной, право слово, скушно стало жить, – по-молодому приосанилась бабка Полина.
Старушки вошли в азарт и, перебивая друг дружку, шумно начали обсуждать, кто еще в состоянии ножками перебирать да песни распевать. К концу обсуждения загрустили: ушедших в мир иной оказалось многовато, даже не ожидали. Анатолий Афанасьевич взял в руки гармонь и после небольшого проигрыша запел тихим голосом:
– «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он…»
