слез, в них плескалось такое отчаяние, что я не на шутку перепугалась. Только сейчас я отметила и опухшие красные веки, и розовый кончик носа. Она плакала и явно с трудом успокоилась.
– Вы поругались, да? Из-за меня?.. – Я закусила губу, стараясь не расплакаться самой.
– Нет. – Она отрицательно мотнула головой.
– Мам, да мама же?! Что случилось? С дедом что-то? Мама!
– Н-нет… – Она наконец отмерла и повернула голову, устремив свой остекленевший взгляд вперёд, словно там, за грязным лобовым стеклом, могла разглядеть что-то очень важное. Ее пальцы сомкнулись на гладком пластике рулевого колеса и стиснули его изо всех сил, что даже костяшки побелели. Я, закусив губу, наблюдала за ее рваными и словно неживыми движениями. Пальцы правой руки потянулись к связке ключей в замке зажигания, ноги дернулись в привычном движении, выжимая сцепление, и… ничего. Издав уже привычный «трррр», двигатель чихнул и заглох.
– Ах ты ж! Чертов пылесос! – Мама вздрогнула и с силой ударила по рулю. – А ну давай, подлюка, заводись!
Я истерично хихикнула и выдохнула, расслабляясь. К моменту моего рождения биологический, как это модно сейчас говорить, отец уже пропал с горизонта, потерявшись где-то в истории нашего небольшого городка, потому растили меня дед и мама. Мария Викторовна Пелевина окружала нежностью и заботой, а Виктор Иванович Пелевин учил быть сильной и справедливой. Я же, Кира Викторовна Пелевина, старалась их не разочаровывать и, как они и хотели, росла девочкой вежливой, но сильной и справедливой. А потому и друзей у меня не было, зато врагов…
Я терпеливо молчала, пока мама заводила «чертов пылесос», выруливала с больничной стоянки и пропускала скудный поток машин.
– Снова ругался?
– Нет, – помолчав, глухо ответила мама, – не ругался, ты ж его знаешь…
Она отвернулась, выглядывая в водительское окно и проверяя, что там никого нет.
– Знаю, – я хмыкнула и сложила руки на груди, – уж я-то знаю, КАК он не ругается! Небось снова отчитал тебя! Мам, ну сколько можно?! Ты же взрослый человек и должна понимать, что…
Я ничего не услышала, лишь заметила огромную тень, накрывшую наш старенький зеленый драндулет, а в следующую секунду ощутила удар. Мир перевернулся с ног на голову. Голову, правое плечо и бедро пронзила ужасная боль, и я, кажется, закричала. А потом меня поглотила темнота.
– Тара э! Тара! – Странный звук, глухой, будто издалека, и сильнейшая боль резко пронзила грудь.
И снова ничего… тишина и спокойствие, блаженство ничего не чувствовать.
– Тара э! Тара! – Новый вскрик и снова боль в груди. На этот раз сильнее, явственнее, острее! И тишина.
– Тара э! Тара! – На этот раз я рванула изо всех сил, стараясь избавиться от той боли, что ожидала меня впереди. Взмахнув руками, замолотила ими в воздухе, пытаясь схватить того, кому принадлежал голос.
– На тара! На! –
