минутки, – поморщился Миша. – Застрянешь там на полчаса, если не дольше.
Димон прижал руки к груди.
– Даю честное, благородное слово – на минутку! С места мне со сойти, если вру.
– Не понимаю, что ты хочешь там увидеть? – из последних сил упирался Миша. – Запертую и, наверно, уже опломбированную дверь? Офигеть интересное зрелище!
Но Димон, не слушая больше возражений приятеля, уже поднимался по лестнице, по-видимому не сомневаясь, что тот и на сей раз последует за ним.
И не ошибся. Постояв немного возле Руслановой двери, Миша вздохнул, сделал раздражённый жест и потянулся вслед за товарищем, мысленно посылая его при этом ко всем чертям.
Узкая, не очень чистая лестница привела их на площадку второго этажа, как и вход в подъезд, скудно озарённую подслеповатой лампочкой, слабый, едва брезживший свет которой падал на двери четырёх расположенных здесь квартир. Друзья остановились перед первой из них – старой, обшарпанной, вероятно не слишком прочной и не очень крепко державшейся на петлях, исполосованной протянувшимися в разных направлениях длинными извилистыми трещинами и исчерченной неизвестно кем оставленными корявыми неразборчивыми надписями или попросту закорючками. Это и была дверь квартиры, в которой прежде обитала весёлая, разгульная пьяница Вера со своим безымянным сожителем, а после их внезапного и необъяснимого исчезновения несколько месяцев прожила странная, так никем до конца и не понятая и не разгаданная старуха, отошедшая накануне в мир иной и, несмотря на своё сравнительно недолгое пребывание в этом доме, оставившая по себе весьма неоднозначную и двусмысленную, а кое для кого довольно тяжёлую и мрачную память.
И стоявшие сейчас перед входом в её жилище приятели, непонятно для чего явившиеся сюда, были как раз из числа последних. Они некоторое время молча созерцали эту ветхую, облупленную, слегка покривившуюся и чуть осевшую дверь. Димон – с напряжённым вниманием, по обыкновению прищурившись и склонив голову набок, сосредоточенным, изучающим взором, точно сыщик, прибывший на место преступления и методично, скрупулёзно, опытным, намётанным глазом, не упуская ни одной мелочи, ни единой, даже самой ничтожной и незначительной на первый взгляд детали, исследующий его.
Миша же являл собой полную противоположность напарнику – он взирал на старухину дверь совершенно безучастно и рассеянно, со скучающим, сонным выражением, выказывая явные признаки досады и нетерпения. Наконец, широко, протяжно зевнув, он не выдержал и пихнул приятеля локтем в бок.
– Ну всё, посмотрел? А теперь пошли домой. А то я уже с ног валюсь от усталости.
– И нифига тут никакой пломбы нет, – будто не услышав спутника, проговорил Димон, не отводя от двери внимательных сузившихся глаз и чуть покачивая головой.
– Ну, нет и нет. Значит, завтра будет… Пойдём уже, наконец, – и Миша шагнул на одну ступеньку вниз и выжидательно посмотрел на друга.
Однако тот не спешил уходить. Вместо этого он придвинулся ещё ближе к двери и осторожно потрогал пальцами ручку и замок. Потом наклонился и заглянул в замочную
