она мне на ухо и указала куда-то вдаль комнаты.
Я хотел сказать, что ничего не вижу, но она приложила свой замечательный указательный пальчик к моим губам и прошептала:
– Тихо. Разбудишь.
И только тут я увидел, что недалеко от стены виднеется силуэт ребёнка. По размерам этого тёмного и весьма размытого пятна можно было сказать, что ребёнку лет шесть, от силы – семь.
– Кто это?
– Это мой сын, – она говорила мне в самое ухо, от чего мурашки бежали по спине, – его зовут Артур. Ему шесть с половиной лет, и ему нужен отец.
Ты понимаешь, что он тоже жить не может без отца. Когда его нет, он даже спать спокойно не может.
Тут меня снова кольнуло. Я снова не понял своей интуиции, но сейчас-то я могу сказать: ребёнок спал, как убитый. Я до сих пор не могу понять, как тогда не обращал на всё это внимания.
– Я стану ему отцом, – прошептал я ей в ответ, не в силах больше сдерживать себя, – и гораздо лучшим. Я не буду держать его в такой развалюхе. У него будет нормальный дом и нормальная семья, где никто никого не будет убивать и не будет унижать. Я буду работать за двоих, заработаю много денег, и мы, все втроём отправимся в Диснейленд.
Мысленно я уже рисовал себе картины, как всё это будет происходить. Но она прервала мои грёзы.
– Тс-с-с… – дунуло мне в ухо, – во-первых, ты никогда не заменишь ему настоящего отца, а, во-вторых, Диснейленд скоро взорвут.
Я стоял, как оплёванный. Все мои хрустальные мечты одним махом были разбиты о бетонную стену жестокой реальности.
А она смотрела на меня… О, что это был за взгляд! Так на меня она смотрела в первый и в последний раз. Почти любовь горела в её угольках, но… Может, мне это только показалось. Ей вроде даже жалко было меня. Или точно также смотрел на людей бог перед тем, как наслать на них потоп.
– Пойдём! – всего одно слово, но стоящее всех слов во вселенной.
Она вывела меня из дома. Солнечный свет ослепил меня. Пронеслась в голове одна из ничего не значащих мыслей, что, мол, в раю приятный полумрак, а в аду всегда светит солнце. Тогда я ещё не знал, насколько это правда.
Как только мы удалились от спальни, меня прорвало:
– Соглашайся, – шептал я, – может, ты не сможешь полюбить меня, как своего подонка, но я для тебя сделаю всё. Для тебя и для твоего сына! Я разобьюсь в лепёшку! Только согласись быть моей и уехать отсюда!
Она ничего не говорила и всё быстрее увлекала меня вглубь сада. Только один-единственный раз она слегка обернулась, и тогда мне показалось, что солнце отразилось на её лице… в слезинке.
Она плакала? Не знаю. Но когда мы подошли к колодцу, который располагался в добрых двух сотнях шагов от дома, лицо её было вполне обычным. Ну, может, слегка отражалось волнение.
Она решительно взяла и оттянула крышку колодца, после чего сделала жест, предлагающий заглянуть внутрь.
Я повиновался. Внутри было необычайно светло. То, что я там увидел, намертво запечатлелось в моей памяти на всю жизнь.
Там сидел мужчина.
