когда закончилась ее боевая работа. Остались только воспоминания. Ведь все имеет конечное время жизни. Структура же эта была уникальной, неповторимой, невосстанавливающейся, как и все, впрочем, в этом мире. Разрушилась она, эта структура, не под влиянием алкоголя, троцкистской идеологии или других причин, а в силу неизбежных законов природы. Система разрушается, если не поддерживаются условия ее существования. Растаяло это братство, как облачко в небе, их любимой обители. Но она, эта структура, ее ментальность, дух, душа, живет в таких фильмах, как «В бой идут одни «старики»», в книгах, в душах умерших и погибших пилотов и командиров, в крови и в генах их детей и внуков, в форумах интернета, в надгробных памятниках, в стихах и песнях, воспоминаниях ветеранов, трудах историков и исследователей, документальных фильмах и кинохронике, фотографиях, архивных материалах, в компьютерных играх, и во многом другом, что непросто убить. Родилась новая ее жизнь. Разнообразная и интересная. Дай Бог другим сообществам такой доброй и долгой памяти. Заслужили!
Сейчас можно только вслед за Василием Георгиевичем сокрушаться, что он не успел, точнее, условия не позволили ему оставить обобщение своего богатейшего опыта. Послевоенные годы оказались напряженными, – гонка вооружений. Не было времени для раздумий, обобщений и воспоминаний. Требовалась повседневная работа для решения насущных задач. Смерть, к несчастью, отсекла откладываемые на потом возможности. Приходится восстанавливать события по бумагам и словам современников.
Были и концерты, и банкеты после победы. Но они не снимали напряжение, расслабиться все равно не удавалось. Бывая в Москве, Рязанов ходил по театрам, концертам. Хорошо был знаком с А. Тарасовой, дружил с артистами. Георгий вспоминал, как они с отцом были у Пронина и Тарасовой в гостях, как ходили на ее спектакли. Сам Василий Георгиевич был человеком деятельным, энергичным. Читал книги, интересовался мировой политикой, внутренними делами. Но ситуация в послевоенной авиации ему не нравилась. Он почти открыто конфликтовал со ставшим в 46–м году Главкомом ВВС Вершининым и с Жигаревым – Главкомом с 49-го года. Гора рассказывал мне, что кому-то из них, – он не помнит, кому, – он не подал руки, встречая его на аэродроме. Тот протягивает руку, а Рязанов демонстративно закладывает руки за спину. С начальством он не боялся спорить. Когда же ему предлагали равносильные должности, он наотрез отказывался, говоря: через месяц посадят. Пост и так у него был высоким. Еще в 40-м году он фактически исполнял обязанности начальника Монинской академии. Формальный начальник был в Москве (его, генерала Арженухина, арестовали в 41-м), а он, начальник учебной части, решал все вопросы на месте. Он постоянно следил за всем, что делалось в мировой авиации, стремясь к тому, чтобы наша авиация не отставала. Он живо интересовался техническими новинками и, например, обижался на то, что американские аэрокобры, с мощными пушками, стреляющими через винт, не доходили до корпуса. Ему не нравилось администрирование, которым
