знаю, что он непревзойденный, – поправил его Парис.
– Слыхал я даже, что ты увенчаешь золотом любую животину, что окажется краше?
– Говорил я такое, да, – растерянно признался Парис, – но не думал, что меня слышат.
– А, ну если ты не всерьез… – И гуртовщик собрался уйти.
– Всерьез, – сказал Парис.
– Тогда жди здесь, я приведу своего, – молвил гуртовщик, – сдается мне, ты пожалеешь о своей похвальбе.
Гермес – ибо то был, разумеется, он – ушел и привел Парису своего быка, с громадным удовольствием хлопая его по крупу и подхлестывая по спине хлыстом, – с воинственным и вспыльчивым богом войны на такое обычно не отваживался ни один олимпиец.
В тот же миг, как увидел Парис Ареса-Быка, признал он, что этот зверь крепче, белее, красивее и во всех отношениях привлекательнее, чем даже его первоклассное животное.
– Не верю глазам своим, – произнес он, любуясь толстой шкурой и блестящими рогами. – Я думал, с моим ни один нипочем не сравнится, но этот красавец… – С этими словами опустился Парис на землю и принялся рвать в траве чистотел, акониты и лютики. – Золотой венец мой – лишь венок из желтых цветков, – сказал он Гермесу, устраивая венок на рогах у быка. – Но дай время: я накоплю богатство, отыщу тебя и вознагражу настоящим золотом.
– Пустяки, – сказал Гермес, кладя руку Парису на плечо и улыбаясь. – Твоя искренность уже достаточная награда. Штука это редкая и прекрасная. Реже и прекраснее даже, чем мой бык.
Суд
Шло время; мимоходом рассказав Эноне о замечательной красоте неведомого быка как о примере того, что чудес на белом свете куда больше, чем отыщется на склонах одной горы, Парис выбросил тот случай из головы. А потому более чем удивился, пробудившись вскоре после той встречи от приятного дневного сна, когда вновь упала ему на лицо тень; сел он, вскинув лицо к солнцу, притенив глаза ладонью, и увидел перед собой все того же юного гуртовщика.
– Ох ты батюшки, – проговорил Парис. – Надеюсь, ты не за венцом золотым явился уже?
– Нет-нет, – сказал Гермес. – Я пришел кое за чем другим. Принес тебе послание от отца моего Зевса – он зовет тебя оказать ему громадную услугу.
Изумленный Парис рухнул на колени. Теперь-то он разглядел – как удалось ему не увидеть этого в прошлый раз? – что лицо у юноши сияло так, как не бывает у смертных. И как не заметил Парис живых змей, что обвивали посох гуртовщика, – или крыльев, что трепетали у него на сандалиях? Это же Гермес, посланник богов, и никто иной.
– На что пригоден я, бедный скотовод и пастух полевой, Царю небес?
– Для начала встань-ка с колен, Парис, и идем со мной.
Парис встал и последовал за Гермесом через редкую рощицу. Бог показал на лужайку, испятнанную солнечными бликами, и Парис разглядел на ней три сияющие женские фигуры. Он тут же понял, что это бессмертные. Великие бессмертные. Богини. Олимпийские богини. Замер он, попытался заговорить – но сумел лишь пасть на колени.
– Ишь
