сидел на огромном троне из челюсти морского змея, это вполне совпадает с тем, что рисовали позже. У него также была своя свита: сенешали, гвардия аресов, двое наместников Юга и, конечно, Иван Карлик. А справа, в тени балдахина, сидела женщина в роскошном кафторском платье. Он несколько раз наклонялся к ней, они разговаривали, смеялись, я видел. Золотые волосы, александрийская грудь, брови как ласточкины крылья, спина прямая. Женщина исчезла пополудни. Я лишь знал, что она не из херсонесской аристократии.
Господин Бербелек оторвал взгляд от полускрытой ближайшими зрителями фигуры Амитаче.
– Насколько далеко ты стоял? Сто, двести пусов?
– Я – нимрод, эстлос. Вижу, запоминаю, узнаю. В лесу, на море, в толпе – миг, лицо, зверь в пуще. Никогда не забываю.
– И что же ты хочешь мне сказать?
– Это же очевидно,– перс уронил и растоптал махорник.– Крыса Чернокнижника.
Крысы, мухи, псы – называли их по-разному, тех ближайших сподвижников кратистосов, их конфидентов и приверженцев, живущих в самом огне кратистосовой короны, дни, месяцы, годы, керос не в силах выдержать напора столь сильной Формы, он поддается, быстрее или медленнее, сразу либо поэтапно – но поддается: сперва, конечно, поведение, язык, но вскоре также и самые глубинные чувства, а позже и тело, до самых костей – морфируясь к идеалу кратистоса, меняясь по образу и подобию, эйдолос Силы. Если только сам кратистос сознательно не сдержит процесс, очень скоро все слуги и чиновники дворца – обретают его лицо.
Крысы – едящие с его стола, спящие под его крышей, делящие его радости и печали – выказывают подобие, заходящее куда дальше. Ему даже не нужно ничего им приказывать, давать поручения или запреты; они знают и так, мысли в их головах движутся параллельными путями, морфа – симметрична, будто крылья бабочки, отражение в зеркале, возвращающееся эхо, гордыня и покорность.
Тем не менее ничего не стоят эмиссары, шпионы и агенты, которых всяк может опознать с первого взгляда. Оттого кратистосы нанимают текнитесов тела – или сами придают им необходимую морфу, если она не противоречит их антосу,– и дают своим крысам безопасный, неповторимый вид.
Долговечность – это всего лишь побочный эффект. Ибо если в тысяча сто шестьдесят шестом Зайдар видел ее зрелой женщиной, значит, теперь Шулиме за пятьдесят. А выглядит на двадцать. И как долго она «эстле Шулима Амитаче»? Год? Полгода?
И, конечно, говорит ли Ихмет правду, ошибается ли, врет или всего лишь чуть-чуть меняет то, что случилось на самом деле,– этого никак не проверить.
– То могла быть ее мать,– пробормотал господин Бербелек.– Или вообще кто-то другой: может, она попросту переняла красивую Форму от чужой аристократки.
– Если переняла настолько совершенно… значит, ею она и стала, верно?
На арене нагой мужчина хлопнул в ладони, и сей же миг его охватил огонь, публика вскрикнула единоголосо.
Господин
