инсталляция пронизывала дворец густой сетью металлических жил, со всех сторон гостей окружали созвездия ярких светил – и все же царило ощущение тьмы, волглого мрака, осклизлой черноты, стекающей вниз по ступеням, стенам, панелям, древним камням, по коврам, драпировкам, гобеленам, серебру и золоту. Огни дрожали не от жара, дрожали от холода; по коже гостей ползли мурашки. В Зале Протокола в высоком камине ревел сильный огонь, однако отсветы его не простирались и на несколько шагов от очага – по крайней мере так казалось Авелю. Отец предупредил их, оделись тепло. Обязывала их сдержанная элегантность, гердонская простота. Ужин давали в честь вновь назначенного посла Колонии. Господин Бербелек регулярно получал приглашения на подобные приемы, поскольку был единственным жителем Воденбурга – кроме его владык и нескольких мастеров из местной академии,– о ком княжеские гости могли слышать ранее; кроме того, принадлежал к аристократии и не доставлял хлопот, редко высказывая собственные суждения, обычно же поддакивая более благородным собеседникам. Был замечательно предсказуем, мечта любого мастера протокола: человек, совершенно определяемый чужими Формами. Моментально ощущал любое изменение дворцового этикета. Двери только начинали отворяться – а он уже поворачивался к ним, колени сгибались, склонялась голова. Дело даже не в том, что он преклонял колени первым,– он преклонял их именно тогда, когда преклонять надлежало. Авель припоздал и продолжал стоять, когда они входили: князь, княжна, две дочки, внук и внучка. На миг перехватил ее взгляд. Румия, знал, что ее зовут Румия. Она усмехнулась ему уголками губ, не то вопросительно, не то поощряюще. Он пал на колени. Стиснутые кулаки ткнулись в холодный пол, кровь ревела в ушах. Что за унижение!
Ужин подали в Зале Предков, под внимательными взглядами пращуров князя, что следили за едящими из-под потолка, из галереи портретов, созданных величайшими демиургосами кисти и полотна. Авель поглядывал на картины с подозрением. Эти богато одетые мужчины и женщины с прекрасными, суровыми лицами, казалось, выглядывали из рам, поворачивались именно к нему. Он сосчитал портреты: семьдесят два. Как глубоко в прошлое погружена история рода Неурга? Сколько поколений аристократов стоит в тени позади белокожей Румии?
Приходилось слушать посла Колонии, эстлоса Каролю Ройку, который витийствовал над индюком в грибном соусе:
– До того они одичали, что, хм, утратили всякое чувство иерархии, не существует общественных структур, лишь, мхм, одна огромная орда, в которой голос каждого одинаково значим, и всё решают сообща, один, один и один, аморфная масса. Ни королей, ни невольников, нет ни верха, ни низа; хмм, забыли всё.
– Забыли? – отозвался Авель с другого конца стола и сразу же пожалел, что открыл рот, поскольку, хотя Румия из-за этого и глядела теперь на него, глядели на него и все остальные, и внезапно пришлось сражаться изо всех сил, чтобы, под тяжестью их холодных воденбургских взглядов, произнести еще хотя бы слово.– Забыли или та Форма никогда и не была им дана? Может, Анаксегирос