заиграл офицерский вокально-инструментальный ансамбль «Поворот». И хотя пели что-то патриотическое, про родной Урал и «ершистый уральский характер», песня Борисову не понравилась. И даже не словами, а манерой исполнения: как будто и не офицеры поют, а лицедеи, надевшие на себя чужие, не принадлежащие им, мундиры.
– А вы, Егор Иванович, приглашены на банкет по старой памяти или как? – осторожно спросил он.
– Зря списываете старика со счетов, Виктор Павлович! Я сейчас в газете отделом писем заведую. Вон, поглядите, справа от нас, через столик, мои кадры сидят…
Борисов оглянулся. За столом, на который указал Мильков, сидели женщины – две помоложе и две постарше.
С одного взгляда, по холостяцкой привычке, Борисов оценил, что все они вполне себе привлекательные и «в соку».
– Неужели все ваши? – переспросил он.
– Две – мои, а две – из бухгалтерии. Те, что повзрослее… Но вы на возраст внимания не обращайте… – Умудрённый Мильков изложил сразу всю диспозицию: – Докладываю вам совершенно определённо, что все дамы – одинокие и порядочные… А вы сами – женаты, Виктор Павлович?
– В разводе уже семь лет…
– Тогда не тушуйтесь, – посоветовал Мильков. – Это нам, старикам, на амурном фронте одно остаётся – мемуары писать. А вам, молодым, и флаг, как говорится, в руки!
Борисов снова поглядел в сторону столика с дамами. На этот раз – пристальней. Тут он и заприметил Ингу…
Слова, сказанные женой за обедом, как будто в шутку: «А вы не подумали, Виктор Павлович, что это вам адресовано?..» – занозой засели у Борисова в мозгу: определённо это он уже слышал.
Борисов познакомился с Ингой так, как советовал знакомиться с дамами герой Дюма – мушкетёр Д’Артаньян: «Хочешь произвести на женщину неотразимое впечатление – окажи ей услугу, выручи в трудной ситуации, а ещё лучше – спаси от беды».
Когда по совету ветерана Милькова Борисов приглядывался к сотрудницам редакции и выделил среди них Ингу, он поначалу даже не понял, чем именно она привлекла его внимание. Инга не соответствовала типажу женщин, которые ему нравились прежде. Блондинка Серафима с голубыми, с поволокой, вечно печальными, как у бурёнушки, очами и темпераментная шатенка Майя, после романа с которой Борисов решил, что больше влюбляться не станет ни за какие коврижки, обладали довольно пышными формами. Рыжеволосая, коротко стриженная Инга отличалась от них какой-то детской беззащитностью. На удлинённой, как у Нефертити, шее – ниточка красных бус, изящные, как у скрипачки, пальцы.
«Она в семье своей родной казалась девочкой чужой…», – сразу определил он Ингу в разряд «романтических героинь», хотя ничего общего с уездной барышней девятнадцатого века в ней и не наблюдалось.
Когда она в коротком чёрном платье прошла по залу, он взглядом знатока оценил лёгкость её походки и стройность ножек на шпильках.
Всё подмечающий ветеран Мильков одобрительно подмигнул, мол, девушка что
