всем (кто хочет знать, конечно).
Огромные и роскошные памятники? Но после Московского, Псковского, Новгородского кремлей дворцы Петербурга вовсе не производят впечатления громадных. Петропавловская крепость сильно проигрывает в размерах Азовской и Нарвской крепостям. Есть, конечно, в нем такие громадные сооружения, как Исаакиевский собор, Зимний дворец и такие высокие, как Адмиралтейство. Но возведены они с таким совершенством пропорций, так гармонично и красиво, что громадные размеры памятников скрадываются, становятся менее вызывающими и проигрывают хмурой громаде Нарвской крепости или Псковского кремля (да объективно все-таки Нарвская крепость побольше размерами).
Кремли и крепости построены более ординарно, они больше похожи друг на друга, петербургская застройка «интереснее», отдельные ее элементы гораздо более самобытны – но это касается уже особенностей города, о которых шла речь с самого начала. А городом громадных памятников Петербург не является – что поделать! Памятники производят впечатление, запоминаются и заставляют изменять поведение вовсе не потому, что они очень велики.
Концентрация произведений искусства? Да, это уже «теплее». Но не будь эти памятники вписаны в единый архитектурный и культурный ансамбль, еще неизвестно, какое впечатление они производили бы. Скажем, как выглядели бы коллекции Русского музея, выставленные в Липецке или в Орле, и не в Михайловском замке, а в стандартной бетонной коробке?
Река и море? Нева и впрямь велика, красива. Москва-река или Десна – карлицы в сравнении с Невой. Но Волга больше, величавее. И историчнее. С Волгой связаны многие события Русской истории, по ней долгое время проходила восточная граница Руси, в XVI веке – граница Европы… Ничего подобного у Невы нет, в культурно-историческом плане эта река малоинтересна.
Море? Оно здесь мало отличается от озера и цветом, и волнением, и даже вкусом воды. Да и берег виден во все стороны. Не зря же назвали Финский залив неуважительно – Маркизовой лужей. Так что море здесь – «не настоящее», и если оно играет какую-то особенную роль, то только вместе с какими-то другими обстоятельствами, не само по себе. Не стали ведь особенными городами ни Ревель-Таллин, ни Рига, ни Хельсинки. Приморская Упсала – стала, стал и Новгород, хотя к морским побережьям он относится лишь косвенно – лежит от них в стороне. Все это доказывает, и убедительно – дело вовсе не в самом по себе море.
«Белые ночи»? Но даже во Пскове и Новгороде ночи уже «почти белые». А по всему Русскому Северу на той же широте ночи в самой маленькой, самой дикой деревушке будут в той же степени «белы», что и в Петербурге. Что характерно – нет ни малейшего признака хоть какого-то, хоть скромного отражения «белых ночей» в культуре русского Средневековья. Ни для одного из этих городов (Вологда, Каргополь, Холмогоры, Архангельск) «белые ночи» ну никак не являются типичным и значимым признаком. Их, столь важных для Петербурга, тут как бы и не замечают.
